Мессалина. Рафаэлло Джованьоли

II. Гай Цезарь Калигула в руках Эннии Невии

      Перед ростральной трибуной[32] Юлия стояли роскошные похоронные носилки, окруженные запыхавшимися сенаторами и всадниками. В носилках лежало тело Тиберия, многочисленные язвы на лице которого были скрыты под маской из благовоний и редких мазей.

      Пространство Форума начиная от арки Августа было заполнено людьми. Они теснились и на ступенях храма Весты, и даже на широкой лестнице храма Кастора и Поллукса.

      На рострах в величавой позе стоял высокий юноша, облаченный в черную тогу; он произносил похвальную речь Тиберию. Это был Гай Цезарь Германик Калигула, восемь дней назад провозглашенный императором.

      Удлиненное лицо Калигулы было бы красиво, если бы не выражение мрачной свирепости, никогда не покидавшее его, словно он хотел вызвать ужас у всех, кто его видел.

      Широкий и высокий его лоб, на который падала прядь каштановых волос, был грозно нахмурен.

      Поредевшая шевелюра была зачесана так, чтобы по возможности скрыть раннюю лысину. Большие голубые глаза обычно выражали то гнев, то подозрительность и поразительно быстро, почти по-детски меняли одно состояние на другое. Облик дополняли впалые виски, худые щеки, изогнутый аристократический нос, красивый чувственный рот и тонкая шея.

      Туловище нового принцепса было, пожалуй, даже полным, а ноги чересчур тонкими.

      Когда Калигула появился на рострах, раздались аплодисменты, но в то же время послышались и голоса:

      – Никаких похвальных речей! Хватит прославлять чудовище!

      И тысячи глоток сразу подхватили:

      – Тиберия в Тибр! Тиберия к гемониям[33]!

      Тогда Гай Цезарь решил, что лучше начать с похвальной речи своему прадеду Августу, своим родителям Германику и Агриппине, а далее, как бы невзначай, упомянуть о дяде, имя которого вызывало столько ненависти. С мастерством опытного оратора, неожиданным в столь молодом человеке, он сумел составить выступление из импровизированных похвал Августу и Германику, обожаемым в народе, и из приготовленных накануне прославлений в адрес Тиберия, их потомка.

      Его простая и строгая речь в целом вызвала одобрительные рукоплескания, хотя при всяком упоминании Тиберия слова нового императора заглушали яростные крики:

      – В Тибр! В Тибр!

      Поэтому в заключение Гаю Цезарю пришлось просить разрешения народа: ради памяти Германика и Агриппины позволить сжечь тело Тиберия и достойно похоронить его прах.

      После некоторого замешательства эта просьба была уважена.

      Вскоре несколько сенаторов и всадников, сопровождаемых сотней преторианцев, без всяких почестей понесли тело к Марсову полю. Им вслед полетели проклятия и ругательства.

      Прибыв к мавзолею Августа, участники процессии предали огню останки Тиберия, а пепел собрали в урну и поместили в одну из ниш величественного монумента.

      На этом погребение закончилось, и Калигула отправился в курию.

      Там он оглядел сенаторов,

32

Ростральная трибуна была возведена Августом и украшена носами кораблей, входивших в антийский флот Антония.

33

Гемонии (гемонская лестница, «лестница рыданий») – лестница, высеченная в скалистом склоне Капитолийского холма, по которой крюками стаскивали в Тибр тела казненных.