Снежная королева. Майкл Каннингем

его выдоху с улицы просачивается колючая струйка морозного воздуха.

      – Какая-то ветреная радость, – говорит Тайлер. – Ничего конкретного. Погода как счастье, но немножко с песком, нежеланное, в латиноамериканском, что ли, городке. А тебе что?

      – Статуя с эрекцией. Крадущийся пес. Больше, боюсь, ничего.

      Они молчат, похожие на ученых, записывающих умные мысли.

      Потом Баррет спрашивает:

      – Новости уже смотрел?

      – Нет. Как-то побаиваюсь.

      – В шесть он все еще опережал по голосам.

      – Не выберут его, – говорит Тайлер. – Потому что, хоть усрись, не было там никакого оружия массового поражения. Все. Точка.

      Баррет ненадолго отвлекается, отыскивая среди множества флаконов шампуня такой, где еще что-то осталось. Пауза приходится кстати. Тайлер знает, как легко выводит его из себя эта тема, как страшно она его бесит, понимает, что может любого утомить, втолковывая: вот если бы люди видели, если бы понимали…

      Никакого оружия массового поражения не было. А мы их все равно бомбили.

      И попутно он, между прочим, порушил экономику. Растранжирил что-то около триллиона долларов.

      У Тайлера в голове не укладывается чужое равнодушие к тому, что его самого буквально сводит с ума. Сейчас, когда перед ним не расстилается больше его личное снежное королевство, а кокс прогнал тупую истому непривычно раннего пробуждения, он насторожен, как кролик, и готов взвиться из-за любой ерунды.

      Тайлер выпускает в заоконную стужу еще одну струю дыма и наблюдает, как дымные завитки растворяются в снегопаде.

      – Что меня действительно беспокоит, так это прическа Керри, – говорит Баррет.

      Тайлер морщится, как от резкой головной боли. Ему не хочется быть человеком, который не понимает шуток, дядюшкой, которого приходится звать в гости, несмотря на то что он всякий раз страшно заводится, когда… Любую несправедливость, предательство, историческое злодеяние Тайлер носит, как стальные доспехи, приваренные к его голому телу.

      – А меня – подсчет голосов в Огайо, – говорит он.

      – Все там будет в порядке, – отвечает Баррет. – Мне так кажется. Вернее, очень надеюсь.

      Он, видите ли, надеется. Надежда нынче – старый выцветший шутовской колпак с колокольчиком на конце. Разве у кого-то в наши дни хватит духу его надеть? С другой стороны, кто наберется храбрости сорвать этот колпак с головы и тряпкой бросить под ноги? Уж точно не Тайлер.

      – Я тоже надеюсь, – говорит он. – И надеюсь, и верю, и даже чуточку верую.

      – А что с песней для Бет?

      – Застопорилось слегка. Но вчера вечером я, похоже, сдвинулся с мертвой точки.

      – Это хорошо. Очень хорошо.

      – Тебе не кажется, что дарить ей песню… как-то маловато получается?

      – Нет, конечно. А какой подарок, по-твоему, ей приятнее было бы получить на свадьбу? Новый “блэкберри”?

      – Не знаю, что у меня получится.

      – Ну да, писать песни непросто. В жизни