Педагогическое наследие Калабалиных. Книга 3. А.С. Калабалин. Л. В. Мардахаев

А. С. Макаренко решительно:

      – Хай ему с тем хлеборобством! Не можу без пацанов буты. Сколько еще хороших хлопцев дурака валяет на свете, ого! Раз вы, Антон Семенович, в этом деле потрудились, так и мне можно.

      И он трудился. 45 лет работал (да как красиво!) директором колоний и детдомов, меняя сложные коллективы на еще более сложные. И писал ему Антон Семенович: «Хочу приехать посмотреть на твоих ребят, как-никак внуки», и Семен Афанасьевич Калабалин любил и боготворил своего учителя всячески. И сына, который родился в год смерти Макаренко, назвал Антоном.

      Что и говорить, повезло мне с отчеством. Моего сына зовут, кстати, тоже Семеном. Я назвал его в честь отца, опять-таки по его рекомендации. Для того чтобы когда-нибудь появился у него правнук Антон Семенович, а у меня внук Антон Семенович, и имя это передавалось бы из поколения в поколение. Не просто само по себе имя – дело Макаренко (вот мы, например, дети Калабалина, все трое – педагоги, я и обе мои сестры). А главное – принципы Макаренко. Они не только к педагогике имеют отношение. Это принципы нашего большого советского дома. Недавно, когда праздновалось 90-летие со дня рождения Макаренко, к нам в училище приехала группа его первых воспитанников. Более 50 моложавых, красивых людей появилось у нас. Тех, кому стать людьми помог Макаренко и гуманные его принципы, где главный – уважение к человеку, вера в него. Я позволю себе напомнить еще одну прекрасную страницу из «Педагогической поэмы»:

      «Недели через две я позвал Семена и сказал просто:

      – Вот доверенность. Получишь в финотделе пятьсот рублей.

      Семен открыл рот и глаза, побледнел и посерел, неловко сказал:

      – Пятьсот рублей? И что?

      – И больше ничего, – ответил я, заглядывая в ящик стола, – привезешь их мне.

      – Ехать верхом?

      – Верхом, конечно. Вот револьвер, на всякий случай…

      Привезя деньги, он пристал ко мне:

      – Посчитайте…

      – Отстань!

      Он схватил себя за горло, как будто его что-то душило, потом рванул воротник и зашатался.

      – Вы надо мной издеваетесь! Не может быть, чтобы вы мне так доверяли. Не может быть! Чуете?.. Вы нарочно рискуете, я знаю, нарочно…

      Он задохнулся и сел на стул…

      – Если бы вы знали! Если бы вы только знали! Я когда этой дорогой скакал и думал: хоть бы Бог был на свете. Хоть бы Бог послал кого-нибудь, чтоб когда лесом кто-нибудь набросился на меня… Пусть бы десяток, чи там сколько… я не знаю. Я стрелял бы, зубами кусав бы, рвал, как собака, аж пока убили бы… И знаете, чуть не плачу. И знаю ж: вы тут сидите и думаете: чи привезет, чи не привезет? Вы ж рисковали, правда?

      – Ты чудак, Семен! С деньгами всегда риск. В колонию доставить пачку денег без риска нельзя. Но я думаю так: если ты будешь возить деньги, то риска меньше…»

      Так и жил отец, исповедуя ту же вселенскую веру. Вы знаете, моего старшего брата (его звали Костиком),