Черно-белое кино (сборник). Юрий Левитанский

уж год…»

      Я не был там какой уж год. По праздности? По лени?

      Высокий белый пароход спускается по Лене.

      Кружится чайка за бортом, и на скамейке с краю

      с широкоскулым якутом я в шахматы играю.

      Подходит к нам его жена. Она садится слева.

      Какая у него жена – ну просто королева!

      Какие у нее глаза! Коса у ней какая!

      Я грустно отвожу глаза, ладью передвигая.

      Притом я смутно сознаю, что нравлюсь королеве.

      Я каждым ходом создаю угрозу королеве.

      Исход неясен до поры, но если б она знала,

      как я страшусь конца игры и как я жду финала!..

      Потом проходит целый год. Вода не убывает.

      Высокий белый пароход все дальше уплывает.

      Там зябко на исходе дня. И лето на исходе.

      И странно мне, что нет меня на этом пароходе.

      О, захолустные места! Скрипучие ступени!

      И деревянного моста железное терпенье.

      Там женщина среди цветов идет, меня не зная,

      и радуга семи цветов – как ягода лесная.

      Осень

      Кто-то вкрадчиво очень в мои окна стучится.

      Ничего, это осень. Ничего не случится.

      Я учитель. Я школьник. Я решаю задачи.

      У меня то удачи, то одни неудачи.

      Тех и этих отведав, я свое продолжаю.

      Я не знаю ответов. Я решаю, решаю.

      Вот задача о листьях, о горящей осине.

      А по сути – задача об отце и о сыне.

      За окном кто-то ходит, лопоча и судача.

      Это осень подходит. Это тоже задача.

      Вот и дождик защелкал по листве повители.

      Соловей – он отщелкал, журавли полетели.

      Звон негромкий из кузни, будто там, за рекою,

      кто-то трогает гусли осторожной рукою.

      Часы

      Большие мои часы. И маленькие часы.

      Две стрелки моих часов – как две на лугу косы.

      По кругу они идут. Под корень траву секут.

      Секут стебельки секунд. Травинки моих минут.

      Не косы – а два меча, нацеленных на меня.

      Вернее – два палача, преследующие меня.

      Как пики у них усы. В различные лишь часы

      опущены их усы и вздернуты их усы.

      Повсюду они торчат. Повсюду часы стучат.

      Ворчат на меня. Кричат. За что на меня кричат?

      Издевка у них в глазах. Ухмылка у них в усах.

      – Смотри, – говорят, – смотри! А что на твоих часах? —

      И некуда мне бежать. Весь век я у них в плену.

      – Ты спишь? – говорят. – Так-так!

      – Встаешь, – говорят. – Ну-ну!

      Mama и космос

      Поэма

1

      Сколько помню себя – помню очереди.

      Всей семьею стояли, по очереди.

      В темноте, как волшебные сети,

      вынимали авоськи соседи.

      Шли под звездами, тихо светлевшими,

      будто райскую птицу выслеживали,

      проплывал огонек папиросы.

      – Что дают? – раздавались вопросы.

      Окликали друг друга словами:

      – Кто последний? Я буду завами!

      Помню, ночь за окном еще темная

      и луна – как последний