Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых. Алексей Слаповский

Грамовецкий умолкает.

      МАТЬ. Вы кушайте. Вы что-то плохо кушаете.

      ГРАМСКОЙ. Мы кушаем.

      МАТЬ. Вот салат с креветками. Он очень любил. Попробуйте, попробуйте!

      ЭЛИНА. Мы пробуем, мама. Очень вкусно.

      МАТЬ. У него был тонкий аристократический вкус. Он вообще был аристократ в душе. Я рада, что вы пришли. Спасибо вам.

      ГРАМСКОЙ. Это вам спасибо. Воспитали гражданина, гражданственней которого нет никого среди нас.

      ЭЛИНА. Человека, человечнее которого нет никого среди нас.

      ГРАМКО. Самоотверженца, самоотверженнее которого нет никого среди нас.

      ИРИНА. Он был умнее всех нас.

      ГРАМОВЕЦКИЙ. Да просто гений, что там говорить!

      АЛИНА. Ему нужно поставить памятник высотой с десятиэтажный дом. Я предлагаю написать совместное заявление, чтобы его захоронили в кремлевской стене.

      МАТЬ. Спасибо. Спасибо. Вы кушайте, кушайте.

      Уходит.

      ГРАМОВЕЦКИЙ. Салат, видите ли, из креветок он любил. Пижон дешевый! Как был холоп по рожденью, так и остался холопом!

      ГРАМКО. И трусливым, очень трусливым при этом, хотя и…

      ГРАМСКОЙ. Хам. Просто хам. Алкоголик и хам.

      ЭЛИНА. Притворщик, обманщик, изменщик.

      АЛИНА. Да дерьмо просто, что тут говорить-то.

      ИРИНА. Сволочь. Однозначно – сволочь. Таким и жить-то не нужно.

      Является ГРАМОВ. Некоторое время все смотрят на него.

      ГРАМОВЕЦКИЙ. Роднуля ты мой! Проспался?

      ГРАМОВ. Давно не пил… Развезло, извините… Или сотрясение мозга у меня, и я от этого ослаб. Я ведь в ментовку недавно попал. Сковырнулся там с высокой лестницы на бетонный пол – и хоть бы что. А до этого там, говорят, человек погиб. Оступился, упал – и…

      ГРАМОВЕЦКИЙ. Рожденный повешенным не утонет.

      ИРИНА. Что значит – рожденный повешенным? Выражайся точнее.

      ГРАМОВЕЦКИЙ. Вечно ты цепляешься к словам.

      ГРАМОВ. Странный сон мне приснился… Мы сегодня прощаемся, и сон прощальный. Будто я умер и вижу собственные похороны.

      ГРАМОВЕЦКИЙ. Обычное дело. Я как выпью, даже засыпать боюсь, один и тот же сон: лежу в гробу в смокинге, в галстуке-бабочке и с босыми ногами. Суки, ору, обуйте ноги-то, они ж воняют!

      ЭЛИНА. Дайте сказать человеку!

      ГРАМОВ. Спасибо, Эля. Да. Пора произнести прощальную речь… Я уезжаю. Я давно уже знал, что мне надо уехать. Но не мог понять, почему. Нет, в детстве было все понятно. В детстве я знал, что буду капитаном дальнего плавания! И открою какой-нибудь Магелланов пролив. То есть, конечно, не Магелланов, а какой-нибудь еще. Ведь не может быть, чтобы все было открыто! Не может этого быть. А потом… Потом все это забылось. Я не стал капитаном дальнего плавания. Я не открыл Магелланова пролива. Правда, у меня появилась другая мечта. Я захотел стать художником кирпича, бетона и стекла. Я мечтал перестроить этот город, построить его, как свой дом… Нет, я не об этом… Я жил… Просто жил… И вдруг понял – надо уехать! Но почему? И я решил, что терпеть не могу этот город, который сам же и построил,