Судьба советского офицера. Николай Фёдорович Шахмагонов

Кирова, большая часть маршрута пролегала по лесу. Чуть ниже узенькой асфальтовой дорожки терренкура, была проезжая дорога, въезды на которую у санатория Кирова и у места дуэли Лермонтова перекрывали шлагбаумы.

      Воздух на том участке настолько чист, что стоило проехать какой-то машине или мотороллеру с прицепом, допущенным по хозяйственным делам, пахло выхлопными газами отвратительно и резко, чего мы не замечаем в загаженных городских квартирах.

      Спокойным, но не слишком медленным шагом Машук можно обогнуть часа за полтора. Теремрину спешить было некуда. Немногие процедуры, на которые он согласился под давлением врача, успел принять до завтрака. До обеда было ещё долго. Так что он не спешил. Тем более никто не мешал, ибо на терренкуре праздно шатающихся не встретишь: каждый там занят своим конкретным делом – ходьбой, которая называется лечебной, но к тому же ещё и очень приятна. Где ещё заставишь себя пройти вот так десять километров, да ещё вдыхая аромат живописного леса.

      И Теремрин, словно околдованный пьянящим этим ароматом, окунулся в воспоминания. Они возвратили его в тот давний, но памятный отпуск. Он вспомнил, как после вальса, который получился у них с Катей особенно удачно, они уже не пропускали ни одного танца.

      На вопрос, как её зовут, она ответила:

      – Катерина…

      Тогда и он ей в тон сказал:

      – Димитрий!

      Именно: Димитрий. Так это имя звучало в давние века.

      – А отчество? – спросила она.

      – Можно просто Дима, – разрешил он и спросил в свою очередь: – Вы здесь отдыхаете, в нашем военном санатории?

      Говоря, «вы», он имел в виду её с родителями, но она не преминула заметить с усмешкой.

      – Так мы будем на «вы»? Чтоб не сожалеть: зачем мы перешли на «ты»?

      Ответить он не успел. Снова был вальс, и снова она словно парила в трепетном и лёгком его объятии.

      Потом она призналась, что давно уже заметила его и сразу выделила из массы отдыхающих. Она попросту умиляла своей ещё по-детски наивной откровенностью. И Теремрин стал уже подумывать о том, что ему бы не хотелось ограничить знакомство с нею только одним лишь этим вечером танцев. И хотя он понимал, что перспектив для продолжения знакомства не так уж и много, решил пустить всё по воле волн.

      Скорее всего, родители позволили ей лишь потанцевать, а вовсе не знакомиться с кем-либо. И всё же решил попробовать понравиться и им. Размышлять осталось недолго. Объявили последний танец. А последним танцем в Пятигорском военном санатории много лет неизменно был вальс. Ансамбль заиграл, и толпа так называемых «танцоров», способных воспроизводить на танцплощадке лишь бессмысленные движения под ритмы «западных джунглей», ринулась к выходу. Теремрин же подчёркнуто красиво и чётко увлёк в вихрь вальса свою юную партнершу, старательно ограждая её от случайных столкновений с зеваками, и с особым удовольствием отбрасывая корпусом тех, что оказывались в полосе танца. При этом он не забывал извиняться перед теми, кто попадал под сильный удар его плеча.

      Катя