Хроника одного полка. 1915 год. Евгений Анташкевич

пленный закончил. – Он послан, господа, чтобы заставить нас покинуть эту деревню и выйти в голое поле, господа! Вот там нас и накроют!

      Пленный слушал раздражённую речь полковника, но при этом он слышал молчание офицеров. Первым заговорил подполковник:

      – Вы с этой батареи?

      – Никак нет, батарею перевели с Западного фронта, откуда-то из Бельгии…

      – И вы – писарь уланского полка…

      – Надоело сидеть в штабе… – не дал ему договорить пленный.

      – Понятно. Захотелось повоевать… А откуда вам известно про бомбардировку?

      – Я видел бумаги, а вчера над вами летал аэроплан, он производил разведку. – Пленный увидел, как стали переглядываться офицеры и, стараясь, чтобы не было заметно, кивали друг другу.

      – Чем вы ручаетесь за ваши слова? – спросил подполковник.

      – Всё очень просто, господин подполковник, – ответил пленный, – давайте останемся здесь все вместе…

      Снова по-русски заговорил полковник:

      – И если через три часа не начнут стрелять германские пушки, я отдам приказ его расстрелять. Согласны, господа?

      Офицеры закивали, пленный не понял ничего, кроме слова «германские», но понял смысл сказанного и кивнул, выражая своё согласие.

      – Он говорит, что согласен, он вас понял, господин полковник, – обратился Вяземский к Розену.

      – Я же говорю – лазутчик, если ещё и по-русски понимает! Так что будем делать, господа? – обратился к офицерам полковник Розен.

      – Во-первых, думаю, надо предупредить деревенского ксёндза, пусть уводит население, а во-вторых, и нам надо быть готовыми покинуть деревню, – ответил за всех Вяземский.

      – И расстрелять этого сук-кина сына ровно через три часа, если обстрела не будет! – раздражённо пробормотал Розен.

      – Разрешите? – спросил пленный.

      – Слушаем вас, – ответил Вяземский.

      – Вчера эта батарея уже вела пристрелку, и ваш эскадрон попал под её огонь, один залп, четыре выстрела, я там был…

      Когда Вяземский переводил, офицеры хранили молчание.

      – Я, – сказал пленный, – обычный немец, доброволец германской армии и готов умереть в бою от пули противника, врага, но не от своей. Это было бы глупо.

      – А должен был бы радоваться, – прошептал поручик Рейнгардт командиру № 3-го эскадрона ротмистру Дроку, – что не выдал планов. Сам погиб, но при этом позволил уничтожить тыл противника и целый драгунский полк. Всё же его надо расстрелять, даже если он говорит правду.

      Дрок посмотрел на Рейнгардта и усмехнулся.

      – Сашка! – крикнул полковник. Вошёл Клешня. – Налей ему пунша, дай закуски и выведи отсюда, только недалеко.

      – Вас сейчас накормят, – перевёл пленному Вяземский.

      Клешня взял пленного за локоть и вывел в сени, там усадил в самом дальнем углу, налил стакан пунша и пододвинул тарелку с колбасой.

      – Давай, немчура, подкрепись! – сказал он и с другими денщиками стал переносить в светёлку чугунки.

      Офицеры