Колье с лукавой змейкой. Эдуард Сребницкий

с мест. По традиции каждое их мероприятие заканчивалось коммунистической песней «Интернационал».

      – Вставай, проклятьем заклеймённый,

      Весь мир голодных и рабов, -

      зазвучали первые нестройные голоса, и остальные комсомольцы подхватили:

      Кипит наш разум возмущённый

      И в смертный бой вести готов.

      Секретарь Шкурыба пытался было запеть со всеми, но, споткнувшись на полуслове, поспешил к «душечке», которая без церемоний толкнула его к выходу.

      Весь мир насилья мы разрушим

      До основанья, а затем

      Мы наш, мы новый мир построим,

      Кто был никем, тот станет всем!

      – Душечка, ну, неудобно… – бормотал секретарь Шкурыба.

      Это есть наш последний

      И решительный бой,

      Выпихнув из зала Шкурыбу, «душечка» бахнула дверью.

      С интернационалом

      Воспрянет род людской! –

      сотрясались стены купеческого дома.

      Выходящих из клуба участников собрания революционным алым цветом приветствовала осень: ветки рябины качали на ветру спелыми гроздями, а по мостовой кружила огненно-красная листва. Комсомольцы, из тех кто располагал временем, собирались в группки, весело обсуждая предложение секретаря Шкурыбы. Комсомолка Лизанька стояла со своим мужем Филиппом и пыталась выяснить его мнение по очень важному для неё вопросу.

      – Как это так, покончить с понятием семьи? – допытывалась она. – А мы с тобой? С нашей семьёй тоже покончить? Ведь мы только что поженились.

      – Ну, что ты, – Филипп взял хрупкие руки жены в свои широкие ладони. – Никто нас силой в коммуну не тащит. Мы будем жить с тобой.

      Другого ответа Лизанька и не ждала.

      – Ты этого хочешь? – спросила она.

      – Очень хочу.

      – Я тоже.

      Они держали друг друга за руки, и им обоим было хорошо.

      – Ой! – по лицу Лизаньки пробежала тень. – Там ведь мама с папой уезжают!

      Быстро, почти бегом, Лизанька и Филипп направились прочь от клуба.

      – А вот этого шага твоих родителей я не одобряю, – говорил Филипп на ходу. – Уезжать из страны, где куётся новая жизнь, где каждый день происходит столько интересного и важного!

      – Ты ведь знаешь, они боятся. У нас происхождение не совсем пролетарское.

      – Этот недостаток можно исправить активной общественной работой и самоотверженным трудом на благо Советской республики. И тогда есть шанс, что окружающие их простят.

      – Родители не хотят, чтобы их прощали, они хотят просто жить. Хотя я отговаривала, как могла. Смотри, уже извозчик приехал и вещи уложены!

      Они торопливо прошли мимо извозчицкой коляски, на которую был погружен перевязанный ремнями багаж, и поднялись на крыльцо белёного каменного дома.

      В гостиной их с нетерпением ждали.

      – Лизанька, Филипп, где же вы ходите, милые? – поднялась им навстречу Лизанькина мама, одетая в тёмное дорожное платье. – Нам пора ехать!

      – Задержались