К своим, или Повести о солдатах. Константин Константинович Сомов

За ним другой взводный, Поляков и с ним тоже два человека.

      – Все, что ли? – спрашиваю, а сам и так знаю, что все. Молчат. Потом Фролов говорит:

      – Пора и нам Спиридон, а то, как мух, нас тут передавят, да еще бестолку. Командование-то наше уж далеко убегло, можно о нем не беспокоиться.

      Верно говорит, возразить нечего. Про долг да присягу тут и слушать не будут, не тот момент.

      – Ладно, сейчас двинем, – выбрался из ячейки, автомат из нее достал, на плечо повесил, «Максим» с бруствера сапогом в ячейку спихнул.

      – Отходи в сторону! – командую. – Ложись, кому жизнь дорога!

      Отбежал маленько, выдернул колечко и лимонку в окоп с пулеметом. Встал, штаны отряхнул, посмотрел на свое войско.

      – Поспешай, славяне, пока ветер без сучков. За мной!

      Побежал к деревне, за мной, слышу, бойцы затопали. Слева-справа погромыхивает, пушки танковые стукают, бьются там еще наши. А в небе опять – «зу-зу-зу» – летят бомберы, да хоть не по нашу душу. Добежали до деревеньки, пусто, никого не видать, ни военных, ни гражданских. Посмотрел я на свое войско. Было семь, стало шесть.

      – Кого нету? – спрашиваю.

      Фролов в сторону смотрит:

      – Сырцова. Отставал все, отставал, а потом оглянулся я, вижу, он назад пошел.

      – Куда назад?

      – Куда, куда? – сплюнул он на землю и на меня со злостью. – А ты не знаешь куда? К немцам.

      – А ты чего?

      – Чего я? – Вся злость у Фролова пропала, рукой только махнул. – В спину ему стрелять должен был? Так такому делу не научен.

      И то верно. Такому не учили нас, слава Богу.

      Добрались, наконец, до места, где штаб дивизии стоял. Легковушек штабных «Эмок» ни одной не видать, да и самой штабной братии – полковников с майорами – тоже, похоже, укатили давно. А вообще народу много и все громят тыловое хозяйство. Овраг большой, под его откосом тыловики склады свои разместили. Вот их и требушат. Целая толпа собралась и бойцов и командиров тоже, только без знаков различия уже, кубари из петлиц по-свежему спороты, я такое уж видел в 41-м. Набивают вещмешки и сумки противогазные сахаром, консервами, махоркой, всем, что под руки попадет. Тут же бочки с водкой. Тащат ее, один в каске, другой в котелке, а прочие тут же наливаются, далеко не отходя. Порядок наводить некому, те, кому это по должности положено, кто лозунги про «битву насмерть» орал, отбыли в восточном направлении.

      Слышу, кричит кто-то:

      – Князев! Сержант! Давай сюда, к нам.

      – Смотрю, возле бочки двое бойцов из моего взвода. Земляки, вроде бы из одной деревни даже – Сидоров и Мамаев. Крепкие ребята, спокойные, степенные даже, а тут и не признать их. Сидят на ящиках каких-то и, как в кино про анархистов, у каждого в одной руке кружка с водкой, а в другой кусок колбасы, да еще кусок хлеба с маслом. Смеются, в бока друг друга пихают. А рядом с ними казах Жумабай Бакенов сидит голову повесил и песню тянет, от какой не то, что заплакать, завыть в пору. Я к ним:

      – Пошли отсюда, ребята. Овраг этот немцы скоро могилой братской сделают. Пошли живей.

      Мамаев