Двенадцать полнолуний. Светлана Кузина

ретро-упаковке, – защебетала миниатюрная глянцевая продавщица, оказавшаяся рядом с Яной.

      Опиум. Яна взглянула на коробку – точно такая же стояла в их прихожей, на полочке у зеркала, давно-давно, в другой жизни. А этот аромат долго витал в коридоре, когда мама уходила.

      – Очень стойкий запах! – продолжала продавец, заученно улыбаясь.

      А еще этот аромат был в мамином кабинете в поликлинике. И главное, его так хорошо запомнила Яна, когда плакала в тот памятный день у нее на плече. Опиум.

      – Извините, – пробормотала Яна, не в силах бороться с подступающими слезами и выбежала вон из магазина. Продавщица недоуменно посмотрела ей вслед, пожала плечами и поправила коробочку на полке. Яна быстрым шагом дошла до бара «кофе и двойную порцию виски, пожалуйста!» – на английском обратилась она к бармену. Тот серьезно кивнул, но все равно все напутал. И вдруг все стало не так. Господи, как она ненавидит Америку! Какого черта она тут?

      – Это двойной кофе, а я просила двойную порцию виски!

      – Виски в кофе.

      – Двойную порцию виски! Не надо в кофе. Налейте отдельно.

      Яна понимала, что ведет себя, как истеричка, избалованная русская туристка, но никак не могла успокоиться. Бармен недоуменно косился на нее, Яна пересела от барной стойки за столик в самом углу, залпом выпила виски и поймала себя на мысли, что до сих пор держит в руках ту самую бумажку из парфюмерного магазина. Понюхала снова. Слезы закапали в кофе, Яна больше не могла себя сдерживать. Боль, обида, сплошное «почему? Кому стало лучше? За что она сейчас может сказать спасибо?» Она уже давным-давно не общалась с родителями, разве что формально. У нее фактически нет их, с тех самых пор, как мама объявила, что они уезжают в Америку без нее. И тот день для Яны имеет терпкий запах Опиума. Она залпом выпила кофе, поморщилась и решительно отбросила пробник. И почему эти неприятные, резкие духи когда-то казались ей сладкими?

      Но это было много позже, а пока Яна с ужасом ждала дня отъезда и каждый раз надеялась, что быть может родители передумают или им не откроют ту самую визу, за которую так сильно переживает мама. Прошел октябрь, наступил ноябрь, затем декабрь и подготовка к Новому году, а ничего не менялось. Яна тайно радовалась и решила, что ее просьбы дошли до кого-то там наверху, родители останутся с ней и все обязательно наладится! Она уговорила маму поставить елку в начале декабря, и мама не спорила с ней, просто достала елку и большую коробку игрушек, укрытых дождиком и мишурой. Вместе они наряжали елку, Яна радовалась каждой игрушке, будто видела ее впервые, осторожно обтирала тряпочкой, любовалась и вешала на ветку или давала маме, чтобы повесила та. Этот вечер Яна запомнила до мельчайших деталей и, спустя годы, зажмурившись, могла представить подробнейшим образом каждую игрушку, или почти каждую. Все они были удивительными, неповторимыми и скорее всего, отлично сохранились в их квартире на улице Достоевского. Скорее всего, потому что Яна не знала точно, она так и не смогла залезть в коробку, где они хранились и посмотреть, хотя