Название | Несение звезды |
---|---|
Автор произведения | Лариса Бухвалова |
Жанр | Поэзия |
Серия | |
Издательство | Поэзия |
Год выпуска | 0 |
isbn | 9785005375001 |
Лариса Бухвалова
НИТОЧКА ПОСКОННАЯ, НЕБЕСНАЯ
В каждый нитяной клубок бабушка вкладывала тело – орешек, бумагу – мой тетрадный ученический лист. Начиная накручивать, творила молитву, о жизни говорила, думала, смотрела в окно на наш кургузый тополь – на лето, осень, зиму, на вЁсну. Именно на «вЁсну». В ней были вёсла, лодка смолёная, в путь налаживаемая. По весне, по волне, по первой борозде на усаде. С лопатой, с лопастью по винту накручивалась на спираль пряжа, кудель галактики, запрягалась с нитью клубка, шло повествование, сотворение, стихотворение.
Голубая нитка на бобине*
Помню с детства – мамина любимая —
крепкая, в коробочке хранимая
нитка на бобине очень прочная.
Мама умерла, а нить не кончена.
Ушивали многое и разное
этой нитью выгоревшей, ситцевой:
Бабушка с иголкой умудряется,
мамино лицо, моё – традиция.
Ниточка посконная, небесная
не порвётся, потому что честная.
Ариадны нить во тьме космической.
Третье поколенье – не истрачена.
Сколько ей и платьев перетачано*,
сколько ей носков, трусов заштопано.
Нитка жизни. Ниточка семейная.
Из бобины, переданной Макошью*.
От иконы Троицы, от вервия*.
Тянется она, как будто вечная.
Дочке подаю – вот нитка крепкая,
голубая, бесконечно прочная.
Связанная тайной связью с предками,
Через сто галактик не закончится.
Бобина* – (франц.) большая катушка для прядильных машин.
Тачать* – шить сквозной ниткой.
Макошь* – покровительница женщин и женских ремесел.
Вервие* – верёвка, шнур (устаревшее). В православии это длинная верёвка (около 40 метров), опоясывающая престол поверх катасарки. Вервие символизирует собой путы, которыми был связан Христос, ведомый на суд, и Божественную силу, которая держит собою всю Вселенную.
«От кромешной тоски…»
Памяти бабушкиной сестры Грунюшки
(некоторые слова на местном диалекте)
От кромешной тоски,
между небом «осьмым» и девятым,
баба Груня носки
полосатые вяжет робятам.
Не своим, а чужим,
коль своими судьба обделила.
Нитка жизни спешит,
что давно померла, позабыла.
Месяц, ровно, январь,
воскресение дня выходного.
В печке, в вольной, стоят
караваи большие ржаного.
Свет от утречка свят,
скрозь герань пробивается резкий.
На окошках хрустят,
инда снег по зиме, занавески.
Из деревни, из всей —
На показ ришелье вырезное.
В Елизарово ей.
Припасла накануне сувои.
Только хлебу остыть.
А кукушка молчит. Эка жалость.
Видно, встали часы.
Вот и «Утро в бору» задержалось.
В сени выйти дока.
Нынче дух, аж зашлось, осязаем.
И отколь облака
на приступок крыльца наползают?..
Покупка кильки
После этой долгой спячки,
Сна в слепой зиме медвежьей,
Вышла я на снег горячий,
Лёд перчёный семисвечный.
И в период всехней линьки,
В поселковом магазине
Встала за солёной килькой
В очереди, посредине.
Для семи голодных кошек —
Сфинксов, спящих на окошке,
Продавец, продай на грошик
Горстку кильки в чёрной крошке.
В дивном марте, в этом веке,
Мир и килька да прибудет!
Кошки тоже человеки.
Кошки – мартовские люди!
Всем видна с небес парадных,
Я топчу снега земные —
С килькой, с хлебом, псом