Зеркало и свет. Хилари Мантел

что король отправит его в изгнание и отберет титул. Сейчас Норфолк в нетерпении меряет шагами комнату, бренча при ходьбе. На шее тяжелая золотая цепь – символы Говардов перемежаются тюдоровскими розами. Под рубашкой, в резной ладанке, святые реликвии, пучки поблекших волос и осколки костей. На правой руке толстый золотой браслет, украшенный сероватым алмазом, словно выбитым зубом.

      – Я заявил Генриху, – возмущается герцог, – что мои манеры оставляют желать лучшего, и я не привык сюсюкать с юными кокетками. Если бы Мария была моей дочерью… но что толку об этом говорить? – Сдерживая себя, герцог сжимает кулак ладонью другой руки.

      Герцогиня Норфолкская рассказывала ему, что когда Томас Говард захотел взять ее в жены – не важно, что в те времена у нее уже был жених, – то вломился в дом ее отца и пригрозил, что не оставит от него камня на камне. Девушке пришлось подчиниться, о чем она очень скоро пожалела. Возможно, так будет и с Марией?

      Герцог не умолкает, предвидя отпор:

      – …и тогда она заявит мне… а я ей в ответ… скажу, что все королевство считает ее упрямство и своенравие достойными самого сурового порицания, но король, известный милосердием и ангельским характером… стоит ли говорить «ангельским», Кромвель?

      – Лучше «отеческим». Смысл тот же, но без ненужного преувеличения.

      – Хорошо, – неуверенно соглашается герцог. – Так вот, известный милосердным, отеческим и так далее и тому подобное… характером, король полагает, что, будучи женщиной, существом слабым и изменчивым, она поддалась дурному влиянию, но тогда ей придется назвать тех, кто потворствует ее упрямству, и, хочет она того или нет, признать власть короля и подчиниться его законам, и это меньшее, Кромвель, из того, что король вправе требовать от подданных. А затем ей придется отказаться от попыток искать защиты в Риме? Так?

      Он кивает – все споры следует решать дома, в Англии.

      Юноша рядом с ним кланяется. Томас Говард меньшой. Ах да, вспоминает он, мне снились ваши стихи: слезы-грезы, борьба-судьба, очи-ночи.

      Старший Томас не рад единокровному брату:

      – Что заставило тебя вылезти из-под девкиной юбки, юнец?

      – Сэр… милорд…

      – Праздное поколение. – Норфолк поджимает губы. – Им бы все в игрушки играть.

      – А что ваша милость предложит взамен? – спрашивает юноша. – Войну?

      Он подавляет улыбку.

      – Правдивый Том, – говорит он.

      Юноша подскакивает:

      – Что?

      – Разве не так вы себя именуете? В ваших виршах. «Навеки ваш, Правдивый Том». – Он пожимает плечами. – Дамы обмениваются вашими стихами.

      Герцог смеется, впрочем, смех больше похож на рычание.

      – Мастер Кромвель знает, что замышляют дамы. От него ничего не утаишь.

      – Обмениваться стихами не преступление, – замечает он. – Даже плохими.

      Правдивый Том краснеет.

      – Вас требует король, сэр.

      – А меня? – спрашивает герцог.

      – Нет, ваша милость, только лорда