Офицерский крематорий. Михаил Нестеров

а может быть, даже целый отдел внутренних дел. – Мы трудимся в поте лица, и мы устали.

      – Да, у вас загнанный вид.

      Павлов быстро привык к моей манере общаться и на мое замечание даже не махнул рукой.

      – Знаешь, к какой версии я склоняюсь?

      – Не знаю. Наверное, я буду в шоке.

      – Мне представляется, дело было так. – Павлов отвлекся на минуту, отвечая на звонок по внутреннему телефону: – Зачем я звонил? Черт его знает. Я уже не помню. Ах, да! Когда уберут машину из моего двора? Она там год стоит, бесхозная. Мне свою ставить некуда. Островского, 32, – назвал он адрес и, закончив беседу по телефону, вернулся к теме нашего разговора. – Итак, в итальянском кабаке ты хлебнул лишнего и в женщине легкого поведения разглядел барышню с нравственными устоями. Профессионалки по налитости глаз клиента легко определяют, чего он хочет, а твои глазные яблоки трудно было отличить от спелого налива. Но клиента надо сначала заполучить, да?

      – Ага, – поддакнул я, чтобы не молчать.

      – Видок у тебя еще тот.

      – Конечно.

      Павлов мог не разоряться, а просто процитировать одного из героев криминальной драмы «Отступники»: «Плохая стрижка, безвкусная одежда и такой, знаете, легкий налет засранства». Я бы согласился с ним.

      Павлов тем временем продолжал:

      – Она живо представила, в какой компании ты чаще всего проводишь время, и не станем уточнять, что она ошиблась, людям свойственно ошибаться, верно? Она прикинулась ученым червем, и, конечно, ты клюнул, выделив ее среди остальных. Как обратил бы внимание на то, если бы твоя классная руководительница забежала на большой перемене в пивбар. А дальше – дело техники. И не важно, стал бы ее рисовать или нет – ты уже дергался на крючке. Она спела тебе ту песню, которую ты заказал. Она приехала в кабак на машине? Но при ней мы не обнаружили ни ключей, ни водительского удостоверения, ни денег. И если бы все произошло так, как она планировала, то без денег, кредитки и документов под утро остался бы ты. В стандартный набор некоторых проституток входит клофелин. Эта же баба подмешала тебе в коньяк наркотик. За этим занятием ты и застукал ее. Мне представляется такая картина… в картине. Она шарит в твоем бумажнике, а это означает, что она шарит в твоем самолюбии. И ты, столичный частный сыщик, введенный в заблуждение уличной шалавой, хватаешься за нож.

      Пауза.

      – Допустим, ты не убивал эту женщину, тогда, выходит, тебя подставили? Вспоминай, кому ты перешел дорогу?

      Это был добрый знак. Я силился что-нибудь вспомнить, но мне мешало отражение в зеркале: красивое, раскрасневшееся от возбуждения лицо Риты. По губам я читаю что-то старомодно-возвышенное: «Ты был великолепен!» Я поворачиваюсь к ней. Лицо ее близко-близко. Через пару секунд она выключит свет и поведет меня обратно в комнату, и я больше не увижу той примечательной синевы в ее сказочных глазах. Этот образ и остался в моей памяти главным. А тот, что я запечатлел чернилами на платке, отошел на второй план.

      В конце допроса Павлов попросил меня окончательно разрешить один вопрос: почему