Межлуние. Леонид Воронар

кожу босых ступней взбаламученным песком, и каким-то образом связывало с родным берегом, принося с прибоем воспоминания о доме. Клирик не обращал внимания на намокающую одежду и только с прищуром всматривался в даль, выискивая горизонт. Где-то там он видел свою бурную молодость и не менее яркую юность. Сильные эмоции обычно не оставляли следов на лице архиагента, привыкшего носить профессиональную маску безразличия, однако сейчас по его губам скользила грустная улыбка, не сочетающаяся с бесконечной болью во взгляде.

      – Вас зовут!

      Вздрогнув, архиагент обернулся на звук. Мальчик, кричавший на эспаонском, не уходил и смотрел на него. Прервав свои рассуждения, Торе осторожно выбрался на сухое место, где оставил ботинки, и участливо спросил:

      – Что-то случилось?

      – Меня послала к вам какая-то тетка.

      – Ну, пойдем, покажешь мне ее.

      Обогнув подпорную стену, сложенную из бутового камня, они поднялись к длинному дому, где разместились беженцы. У парадного крыльца, если его так можно было назвать, где под ногами взрослых бегали дети, и курило несколько мужчин с хмурыми лицами, сгорбившийся на вынесенном под открытое небо табурете юноша перебирал гитарные струны. Печальная мелодия, заставившая сердца эмигрантов сжиматься от тоски, как нельзя лучше выражала настроение этого места.

      – Добрый вечер, святой отец, – поприветствовали они его.

      – Милостью ликов, – отозвался клирик, протискиваясь между ними.

      В тесном помещении, ставшим временным убежищем, переполненным грязью и зловонием, не осталось свободной лавки, поэтому некоторым постояльцам приходилось спать по очереди или на полу. Нет ничего удивительного в том, что в столь ужасных условиях с пугающей быстротой распространялись болезни.

      – Нам сюда, – потянул мальчик за руку Торе.

      Крайнюю комнату определили под лазарет, и там царила зловещая тишина, изредка разрываемая хриплым кашлем.

      – Не ходи за мной, – вполголоса пробормотал агент и проследил, чтобы мальчуган не нарушил запрет.

      Переступив порог, он всмотрелся в полумрак.

      – Падре, у нас еще один, – накрывая мешковиной бездыханное тело, прошептала женщина, которую он опознал как Гемму из семьи Мортум, приезжавшую к ним в гарнизон.

      Повернувшись к нему, она попыталась скрыть блестящие глаза и сложила руки на переднике, словно извиняясь за доставленные неудобства. Клирику не оставалось ничего иного, как встать у изголовья и вполголоса прочитать молитву.

      – Надо было успеть отходную.

      – Он был без сознания, и все равно бы вас не услышал, Торе, – вздохнув, ответила она, и добавила на цурийском. – Второй может не дожить до утра.

      Покрытый испариной человек, лежащий у окна, имел все признаки тяжелой формы лихорадки.

      – Если он захочет исповедаться…

      – Проклятые соборники, нас всех похоронят в чужой земле, – простонал больной и зашелся очередным приступом страшного кашля.

      – Тише, вам нельзя волноваться.

      Леди