Современный шестоднев. Олег Чекрыгин

зимой холодной». И нас перекрестил. Пока ее взяла я, шаг шагнула, и оглянулась, чтоб поблагодарить за помощь – его уж нет, а улица пуста…

      – Ты что ж? Не поняла? Ведь это… – он от волнения стал ходить туда-сюда и всплескивать руками.

      – Кто? Что? Ты думаешь…? Да толком говори! Ну?

      – Как хочешь – но это же был сам Никола-Чудотворец! Точно, он. А ты не поняла. Вот и твой целитель не нашел уже болезни никакой. Исцелена! О, Боже! Слава!

      – Да погоди ты. Раскаркался уже! Где то исцеление?

      – Увидишь. Теперь она поправится, я знаю. Ты мне верь.

      И с того часа чудо Бога вступило властно под их семейный кров. В горшке в тот день они кровь увидали – но алую, как будто из аорты. Затем, днями, моча стала прозрачного красноватого оттенка, потом – бледней, бледней, и через неделю от той беды не стало и следа. Ребенок поправлялся, начал есть, потом смеяться и болтать, как прежде. В общем, Слава Богу, ожила. И он – ожил. Опять молиться начал, и Бога сокрушенно умолял простить его безумие и дерзость. Врачи по прежнему лишь развели руками.

      Все это было так явно – и со временем прошло, рассеявшись, как утренний туман. Сперва она ходила, было, в церковь по соседству. Ребенка причащала раз в неделю, по воскресеньям, как он ей велел. Сама на исповедь пошла, потом к причастью. Потом все реже, реже… А потом ему сказала: «Больше туда я не пойду. Там люди злые. Противные старухи толкаются, шипят, все норовят ребенка дернуть, сделать замечанье, чтоб молчала и не смела меня спросить, или что-нибудь сказать». Как он переживал, но не мог ее он заставлять насильно. Так и кончилось само. А про чудо спустя немного времени она уже без веры говорила: «Да, конечно, поправилась – но оттого, что правильно лечили, и организм справился с бедой. А виноват в том ты – ты потащил нас в деревню с радиацией свою – ведь сам мне говорил про те деревья. И обманул, смолчал – вместо того, чтоб сразу бить тревогу и уехать. Вот она и заболела. И чудом жива осталась – вопреки эгоизму твоему». Однако, Маша сама тянулась к Богу, к вере – и, чуть подросла, настаивала ездить с отцом к нему в деревню на приход. Там приучилась постепенно в церкви читать и петь – и стала отцу помощницей в его служении. Тогда разлад с женой пошел уже не в шутку. Но это позже. А в те года ждало еще одно их испытание.

      Он хотел еще ребенка. Не столько, может, из желания иметь еще детей – скорее, что по вере, чтоб Богу угодить. Она же – ни в какую. И он ее немножко обманул. Во время близости вид сделал такой, что – ничего. А сам незаметно, тайком, ее осеменил. Почувствовав беременность, она хотела скрыть, чтобы потом избавиться от нежеланного плода абортом. Но он был настороже, и признаки неявные заметив, разоблачил немедленно обман. Сперва грозил небесной карой и скандалил, заявив, что бросит и уйдет, если она решится на убийство, потом уговорил, она смирилась, но ребенка не хотела, и возненавидела свою беременность, почуяв насилие и обман. Он каялся в том Богу, но ей