Саша. Маленькие повести. Валерий Казаков

скользнула в карман и протянула женщине гривенник. Женщина машинально взяла его и, не поднимая глаз, вполголоса проговорила: «Дай Бог тебе здоровья… Христос с тобой, молодой человек». И хотя Павел уже давно не чувствовал себя молодым человеком, ему стало приятно. Павел никогда раньше не подавал нищим и поэтому никогда не чувствовал в душе этого легкого сквознячка благодати. Он на секунду замешкался перед церковными воротами, и этого замешательства хватило, чтобы женщина успела произнести нравоучительной скороговоркой:

      – А ты зайди, покайся. Зайти в церковь-то. Не святой, чай.

      – Что?

      – В церковь зайди, поклонись Святой Троице, помолись, это помогает, – повторила она.

      Павел никогда не был в церкви. С детства у них в семье это было не принято. Церковь всегда стояла белым айсбергом за волнами душистых сиреней и порой притягивала взор, но всегда была чужой и далекой обителью одичавших от безделья старух и стариков. Павлу казалось, что в церковь ходят только калеки да подозрительные не вполне здоровые люди дистрофичной наружности. Но на этот раз Павел сделал над собой усилие и шагнул за церковную ограду, потом открыл деревянную дверь в храм и остановился у порога… То, что открылось ему в следующий момент, неожиданно сильно поразило его… Это был другой мир. В сумрачном свете свечей он различил высокие стены, увешанные скорбными ликами икон, изображения которых как музейные картины правильными рядами уходили к яркой перспективе алтаря. Он ощутил сладковатый запах ладана, наплывающий как туман осенним утром. Услышал непривычно тихие голоса откуда-то справа, от Царских Врат. Там почему-то было больше всего людей, склонивших головы в молитвенном песнопении. И над всем этим миром людей и ликов жил, дрожал, искрился одинокий луч света, пробившийся сквозь стену где-то под куполом и позолотивший узорчатый багет на одной из центральных икон перед клиросом.

      Потом в церковной тишине прозвучал тонкий голос девочки, что-то негромко спросившей у мамы, потом – глухая жалоба старика с пышной бородой, спрятанного за массивной колонной. Всё это в первый момент произвело на Павла странное, но до слез волнующее впечатление. Он вдруг почувствовал, что вернулся в детство. Вернулся в сказку, в забытую светлую муку летнего вечера, к тому призрачно-золотистому фону любви, на котором зародилась его жизнь, жизнь его сознания, обретающего плоть в тот миг, когда он осознал себя человеком – неотъемлемой частью Вселенной, её центром, её средоточием. Он успел подумать о том, что золотистый фон мог быть солнцем, и в этом есть какой-то вещий смысл, потому что солнце – это одинокая субстанция тепла в холодной и бесконечной Вселенной. А тепло – это любовь… Но дальше этого вывода мысль почему-то не двинулась, зажатая с боков тисками здравого смысла.

      В это время к верующим вышел священник в тёмной, атласной рясе и привычно начал Литургию.

      – Благославенн есть, Христос Боже наш, Иже премудры ловцы