Письма Ктулху. Лилу Деймон

хитроумной системы, – продолжал дед, – я проецирую ее образ в зеркало, такое же как у тебя, и народ может радостно поклоняться кто во что горазд. Иногда я трактую особо непонятливым ее волю. Через какое-то время то, во что они верят, возникает, вскормленное их эмоциями, а мы уходим.

      – Куда? – тупо спросил Иван Петрович.

      – Дальше.

      – Так в чем наказ? – недоумевал Иван Петрович.

      Ему хотелось нормальной жизни и пива.

      – Верь! – торжественно изрек дед. – В то, что можешь любую самую невероятную херню. И тогда ты сможешь. Не в этой жизни, так в загробной. Проверено.

      – Ладно, – согласился Иван Петрович. – А ты случайно наследство не оставил? Ну типа клада, монеты старинные в огороде закопанные. Или счета в банке? А то мне опохмелиться не на что.

      – Мой наказ бесценен, – сказал дед.

      Он выудил из воздуха бутылку с янтарной жидкостью и с удовольствием отхлебнул.

      – Хорошая штука. Забористая! – похвалил дед.

      – Сволочь ты.

      Иван Петрович сглотнул похмельную слюну, снял зеркало со стены и отнес в антикварную лавку. Вырученных денег хватило на неделю безудержных возлияний.

      Затем он тихо скончался, а что с ним сталось дальше, неизвестно.

      Обрывок десятый

      Супруга Поликарпа Фадеевича нервно ходила из угла в угол, сцепив пальцы бледных, почти эфемерных рук, и повторяла, будто заведенная :

      – А вдруг освищут, Карпуша? Вдруг освищут? Или несвежими продуктами закидают? Я ж не переживу!

      – Не посмеют, – отвечал Поликарп Фадеевич. – Ты гениальна, Бусенька. Это я тебе как специалист говорю.

      – Но они-то, не специалисты! – не унималась супруга. – Эксперты! Вдруг не проникнутся? Я ж тогда… тогда…

      Она рухнула на колени и разразилась слезами.

      – Проникнутся, не бойся, – Поликарп Фадеевич успокаивающе потрепал ее по плечу. – Гарантирую.

      Супруга с тяжким стоном поднялась с колен и, со словами: « Я репетировать!», бросилась прочь.

      Поликарп Фадеевич выждал некоторое время, потом полез под кровать, откуда, кряхтя, выкатил дубовую, внушительных размеров бочку. Протиснув ее в окно, он выбрался сам и, удостоверившись, что за ним не следят, растворился в летнем полуденном воздухе вместе с бочкой.

      ***

      Хрон, Шуба и Борзый, терзаемые похмельем, трясущимися руками подсчитывали найденные в закромах активы.

      – Грустно, – резюмировал Хрон, глядя на тщедушную кучку тусклых монет низкого достоинства.

      – Может, на паперть встать? – предложил Шуба.

      – Да хоть лечь, один хер, – возразил Борзый. – Ты им, подайте, граждане, копеечку на поправленье здравия. А они тебе – иди работай, сука!

      – Черствые люди, – согласился Хрон. – Чего делать-то будем? Трубы горят, сил нет.

      – Верить и ждать чуда, – насколько мог твердо, сказал Шуба. – Оно непременно произойдет.

      Он верил в чудеса с тех пор, как выудил из