Хроники Нарнии. Клайв Стейплз Льюис

сказал Дигори. – Разве ты не чувствуешь? Тут всё заколдовано, я сразу понял.

      – И какие дорогие… – добавила Полли.

      Но Дигори больше интересовали сами фигуры, сами люди – и не зря. Сидели они на каменных тронах, у стен, а посередине было пусто, так что каждый мог обойти и пристально осмотреть всех.

      – Какие хорошие… – сказал Дигори.

      Полли кивнула. И впрямь лица были очень приятные, словно эти мужчины и женщины не только красивы, но и добры – быть может, они принадлежали к какой-то лучшей, прекрасной расе, – однако, пройдя несколько шагов, дети заметили, что лица чем дальше, тем надменнее и важнее. К середине ряда они были и сильными, и гордыми, и даже счастливыми, но какими-то злыми, потом – просто жестокими, а ещё дальше – к тому же и безрадостными, словно обладатели их сделали или испытали что-то страшное. Самая последняя – дама удивительной красоты, в невиданно богатых одеждах – глядела так злобно и так гордо, что просто дух захватывало. Она была на удивление огромна (хотя и остальные отличались высоким ростом). Много позже, в старости, Дигори говорил, что никогда не видел таких красивых женщин. Правда, подруга его прибавляла, что никак не поймёт, в чём эта красота.

      Дама, как я уже сказал, сидела последней, но и за ней стояли пустые кресла, словно ждали кого-то.

      – Что бы всё это значило? – сказал Дигори. – Смотри, посередине стол, а на нём что-то лежит.

      Собственно, это был не стол, а широкая низкая колонна, а на ней лежал золотой молоточек и стояла золотая дужка, с которой свисал небольшой золотой колокол.

      – Вот удивительно! – воскликнул Дигори.

      – Тут что-то написано, – заметила Полли, наклонившись, чтобы разглядеть получше.

      – И правда, но мы всё равно не поймём.

      – Почему? Поймём, наверное.

      Конечно, письмена были странные, но, как это ни удивительно, становились всё понятней. Буквы не изменялись, а понятней делались. Если бы Дигори вспомнил собственные слова, то понял бы, что и здесь действует колдовство, но он ничего не помнил, его снедало любопытство и нетерпение. И скоро они узнали что хотели. На каменной колонне было написано (когда дети читали эти строчки в той комнате, они звучали как стихи):

      ВЫБИРАЙ, ЧУЖЕЗЕМЕЦ:

      ЕСЛИ ТЫ ПОЗВОНИШЬ В КОЛОКОЛ –

      НЕ ПЕНЯЙ НА ТО, ЧТО СЛУЧИТСЯ,

      ЕСЛИ НЕ ПОЗВОНИШЬ – ТЕРЗАЙСЯ ВСЮ ЖИЗНЬ.

      – Не стану я звонить! – сказала Полли.

      – Что ж, так и терзаться всю жизнь? – воскликнул Дигори. – Нет уж, спасибо! Теперь ничего не поделаешь. Сиди, значит, дома и гадай, что было бы. Так и с ума сойдёшь!

      – Какой ты глупый! – попеняла ему Полли. – Зачем же терзаться? Нам и не важно, что бы случилось.

      – Это же колдовство! – воскликнул Дигори. – Заколдуют, и будешь терзаться. Я уже терзаюсь, оно действует.

      – А я нет, – довольно резко ответила Полли. – И тебе не верю. Ты притворяешься.

      – Конечно, ты же девчонка, –