Разрушь меня. Тахира Мафи

оба на ногах, грубо выдернутые в мрачную реальность.

      Адам поднял бровь:

      – Завтрак?

      – Выжди три минуты, – напоминаю я. У нас прекрасно получалось не показывать голод, но двойной стук в дверь моментально лишил нас воли.

      Они нарочно морят нас голодом.

      – Да. – Его губы сложились в мягкую улыбку. – Не хочу еще раз обжечься. – Воздух колыхнулся, когда он шагнул вперед.

      Я осталась сидеть неподвижно.

      – Все же я не понял, – тихо говорит он. – За что тебя сюда посадили?

      – Почему ты так много спрашиваешь?

      Он в футе от меня, я – в десяти дюймах от спонтанного взрыва.

      – У тебя очень глубокие глаза, – говорит он, наклонив голову набок. – Такие спокойные. Хочется узнать, о чем ты думаешь.

      – Не нужно… – Мой голос дрогнул. – Ты меня совсем не знаешь.

      Он засмеялся, и в его глазах заплясали веселые огоньки.

      – Не знаю?

      – Нет.

      Покачав головой, он садится на свою кровать.

      – Верно. Не знаю.

      – Что?

      – Ты права. – Он справился с собой. – Может, я и сумасшедший.

      Отступаю на два шага.

      – Может, и так.

      Он снова улыбается, и мне хочется его сфотографировать. Я готова смотреть на изгиб этих губ остаток жизни.

      – Да не псих я!

      – Но ты не ответил, почему ты здесь, – упрямо повторяю я.

      – Ты тоже.

      Бросаюсь на колени и втаскиваю поднос через щель. Неопределимое варево дымится в двух оловянных кружках. Адам усаживается на пол напротив меня.

      – Завтрак, – объявляю я, пододвигая ему его порцию.

      Глава 6

      Одно слово, две губы, три, четыре, пять пальцев складываются в один кулак.

      Один угол, два родителя, три, четыре, пять причин прятаться.

      Один ребенок, два глаза, три, четыре, семнадцать лет страха.

      Сломанная швабра, два бешеных лица, злой шепот, замок на моей двери.

      Посмотрите на меня, хочу я сказать. Говорите со мной иногда. Найдите мне средство от этих слез. Я очень хочу вздохнуть с облегчением первый раз в жизни.

      Прошло две недели.

      Две однообразные недели, две недели из ничего, кроме однообразия, две недели с сокамерником, который вот-вот захочет коснуться меня который до меня не дотрагивается. Адам привыкает. Он не жалуется, ничего сам не рассказывает и продолжает задавать слишком много вопросов.

      Он ласков со мной.

      Я сижу у окна и смотрю, как смешиваются дождь, листья и снег. Они по очереди танцуют в воздухе, исполняя свои хореографические па для безразличных ко всему людей. Солдаты шагают, шагают, с топотом шагают под дождем, давя сапогами листья и выпавший снег. Стиснутые перчатками руки сжимают ствол оружия, способного стрелять в разных режимах. Они не дают себе труда заметить падающую