Разрушь меня. Тахира Мафи

мне зла.

      Дверь резко отъезжает, и в камеру врываются пятеро вооруженных людей, направив на нас автоматы.

      Адам вскакивает, я остаюсь сидеть неподвижно, забыв дышать. Я так давно не видела столько живых людей, что просто оцепенела. Надо было кричать, но я молчала.

      – Руки вверх, ноги расставить, рты закрыть. Не двигаться, и останетесь целы.

      Я по-прежнему сижу неподвижно. Надо поднять руки, расставить ноги. Надо дышать. Мне словно перерезали горло.

      Тот, кто выкрикивал приказы, ударил стволом мне в спину. Колени хрустнули, когда я упала на четвереньки. Я наконец-то вдохнула воздух – с привкусом крови. Кажется, Адам кричит. Меня пронзает острая боль, непохожая на все, что я испытывала раньше. Я не могу пошевелиться.

      – Ты что, не понимаешь, как это – закрыть рот?

      Повернув глаза вбок до отказа, я увидела ствол карабина в двух дюймах от лица Адама.

      – Встать! – Ботинок со стальным рантом пинает меня под ребра, быстро, жестко, глухо. Я ничего не проглотила, но судороги сотрясают мое тело, будто жестокий кашель. – Я сказал, встать! – Второй ботинок, еще жестче, быстрее, сильнее, прилетает мне в живот. Я даже не могу закричать.

      Поднимайся, Джульетта. Поднимайся. Иначе они застрелят Адама.

      Кое-как встаю на колени, теряю равновесие и едва не падаю на стену сзади, но неловко двигаюсь вперед. Поднять руки оказалось мучительно, я не ожидала от себя подобной стойкости. Внутри все омертвело, кости растрескались, кожа превратилась в сито, истыканная иголками боли. Вот меня и пришли убивать.

      Вот почему Адама посадили в мою камеру.

      Потому что я ухожу. Адам здесь, потому что я ухожу, они забыли убить меня вовремя, потому что мои минуты истекли, потому что семнадцать лет в этом мире слишком много. Сейчас меня убьют.

      Я часто думала, как это будет. Интересно, это осчастливит моих родителей?

      Кто-то смеется.

      – Ну не жалкое ли дерьмо?

      Я не знаю, со мной ли они говорят. Я едва удерживаю руки поднятыми.

      – Даже не плачет, – добавил кто-то. – Девки на этом этапе уже молят о пощаде.

      Стены начинают сочиться кровью, сильнее, сильнее, алые струйки уже брызжут в потолок. Я не знаю, сколько смогу сдерживать дыхание. Я не различаю слова, не понимаю звуков, только слышу, как в голове шумит кровь. Мои губы – две бетонные плиты, которые мне не разлепить. Пол куда-то проваливается. Ноги несут меня в направлении, которое я не узнаю.

      Надеюсь, они убьют меня быстро.

      Глава 8

      Открыть глаза мне удалось только через два дня.

      Рядом стоит жестянка с водой и банка с едой, и я проглатываю холодное содержимое, засовывая его в рот дрожащими руками. Тупая боль отдается в суставах, отчаянная сухость сжимает горло. Вроде бы ничего не сломано, но взгляд под рубашку доказывает, что боль реальна: синяки цветут тусклым синим и желтым, мучительно отзываясь на прикосновение и медленно исчезая.

      Адама нигде нет.

      Я одна