Изгнанник. Лариса Петровичева

      Глава 4

      Аметистовый перстень

      Аальхарн, 1235 год от прихода Заступника

      – Ну, сын мой, достиг ты таких высот, что выше некуда, – сказал отец Гнасий, разливая по бокалам вино из монастырских подвалов. Благородный напиток имел насыщенный рубиновый цвет и фруктовый аромат с едва заметной ноткой горечи, свойственной всем южным винам. – Выпьем!

      Шани послушно осушил бокал. Вино, пусть даже и такое хорошее, он не любил и сомневался, что когда-нибудь полюбит. Отец Гнасий налил еще и взглянул на своего духовного сына с лукавой искоркой в глазах. До него давно уже долетали радовавшие его новости о том, что Шани Торн, скромный послушник северного монастыря Шаавхази, делает головокружительную карьеру в столице, известен по всему Заполью благочестием, смирением и искренней верой и пользуется репутацией чуть ли не святого. Впрочем, того, что его духовный сын распоряжением патриарха Кашинца будет назначен деканом инквизиции – высокий, очень высокий чин в иерархии псов Заступниковых, – отец Гнасий все-таки не ожидал. Слишком много куда более достойного народа ждало своей очереди, подыскивая высоких покровителей и попутно так и норовя перегрызть друг другу глотки.

      – Рассказывай, птица Заступникова, каким образом так взлетел.

      Шани замялся и смущенно опустил глаза. Говорить о себе он не любил, тем более что молва людская справлялась с этим гораздо лучше него. А людские языки в Аальхарне были длинными: разговоры о том, чем занимаются ближние, составляли основную часть досуга всех слоев общества от мала до велика.

      – Да ничего особенного, отче, – ответил Шани. – Как вы и учили, делал свое дело со смирением и любовью к Заступнику и людям.

      Отец Гнасий довольно улыбнулся, затем протянул руку и, взяв кочергу, поворошил ею дрова в камине. В зале сразу же стало теплее и уютнее. Отблески огня побежали по стенам, озаряя гобелены с вышитой историей Страстей Заступниковых, и старинные иконы, играя золотыми искрами на корешках множества фолиантов в книжном шкафу и рассыпаясь брызгами по витражу в окне. Шани вдруг подумал, что запомнит этот вечер навсегда.

      – Хвалю, – произнес отец Гнасий, и в его голосе уже не было прежней доброжелательной мягкости. Когда требовалось, добрый настоятель Шаавхази становился и суровым, и жестким. – Но ты должен накрепко запомнить одну вещь, Шани. Пост декана инквизиции – это не только великая честь, но и огромная ответственность. Я понимаю, почему ты не рассказываешь мне подробностей о своей столичной жизни. Правильно делаешь. Я и сам могу рассказать о тебе не хуже.

      Шани опустил голову так низко, что уткнулся подбородком в грудь. Эта привычка водилась за ним с детства – когда парнишка не мог пробиться сквозь дремучие дебри богословских трактатов, то также опускал голову, смиренно готовясь принять щелчок в наказание. Отец Гнасий усмехнулся и погладил его по взлохмаченным светлым волосам.

      – Ты органически не способен на подлость. Но при этом умудрился пройти такую