Что-нибудь такое. Алла Лескова

там холестерина много, – отвечает.

      «Вот же, – подумала я, – тоска-то какая, а не мужик! Однолюб, честный и еще питается правильно. И кто только с таким живет?»

      А его спросила:

      – А чего это вы сами себе ужин готовите? Жена почему не готовит?

      – Так ведь один живу, – говорит.

      – А как же однолюб? – оторопела я. – Кого же вы любите? Себя, что ли? Тогда да. Тогда однолюб. Молодец.

      Это я так его по-матерински похвалила.

      А сама думаю: «Вот это однолюб… Самого себя который любит. И верный, наверное, не изменяет».

      Цирк, цирк, цирк.

      Он отвечает:

      – Ну почему же себя? У меня женщина в другом месте живет.

      – А она знает, что вы ее любите? – уже не столько ехидничаю, сколько диагноз нащупываю поточнее.

      – А кто ж ее знает, что она там себе знает… – так и сказал.

      Грустно так. Как будто опять сырок внеурочно съел глазированный и простить себе не может.

      Я замолчала. Жду. Расколется, еще немного…

      И он продолжает:

      – Вот так и живем. Тихо друг друга любим. Она у меня одна. Нету другой такой.

      – Ни за какой рекой? Ни за туманами, дальними странами?

      – Вы о чем? – говорит.

      – Да так. Пою.

      И мысленно, правда, стала петь эту песню, чтобы успокоиться как-то.

      И тут молоденькая пассажирка со спящим дитем малым, та самая, подсела к нам, а я вся замерла и умерла одновременно.

      – Вы не возражаете, если мы маму мою сначала подкинем? – спрашивает он у нее. И кивает на меня.

      – Так мы еще за вашей мамой заедем? – расстроилась девушка.

      – Это я и есть, заезжать не надо, – успокаиваю я ее.

      Девушка, хохотнув, спрашивает:

      – Шутите?

      И добавляет:

      – Ой, чего это я так громко… Ребенок проснется.

      Осип и сметана

      Осип приехал к нам в гости в Самарканд из Москвы.

      Он был мужем покойной Шифры, маминой двоюродной сестры. Или троюродной, не помню. Шифра была очень красивая, умерла рано, и Осип, чудовищно близорукий, быстроговорящий, долго не женился. Хотя хотел.

      Наконец он встретил Нонну. Нонне было сорок два, а Осипу шестьдесят пять.

      Он приехал советоваться с моим папой, специалистом по женщинам.

      Однажды я подслушала, как Осип спрашивает, как повысить свою мужскую силу, чтобы осталась с ним навсегда молодая Нонна. И полюбила его не только за эрудицию и душу. «А и за мускулы», – подумала я тогда, еще ребенок.

      «Правда, она в очках, Нонночка, – говорил сильно близорукий, с огромными круглыми стеклами, лупоглазый и плюющийся от быстрой речи Осип. – Но сорок два года!»

      – Что посоветуешь? – спрашивал он моего папу.

      – Ешь сметану, – отвечал папа.

      – Сметану? И все?

      – И все, – отвечал папа. – Только покупай каймак, в нем ложка стоит. Сначала ложка.

      – А потом?

      – А потом… Я не сторож тебе. Но ешь каймак, наворачивай.

      Каждое утро Осип спускался с четвертого этажа, покупал у утренней таджички