Дар волка. Энн Райс

прости меня, – сказал Ройбен.

      – Думаешь, я не понимаю? Романтическое место, романтический дом, романтическая женщина, старше тебя. Забудь об этом.

      – Тебе, может, стоило журналистом стать, – тихо сказал Ройбен.

      – О, вот наконец-то улыбка моего Солнечного мальчика. А я уж думала, что сама ее придумала.

      Она мягко провела пальцами по его шее.

      – Знаешь, все почти зажило. Просто чудо какое-то.

      – Думаешь?

      Ройбену очень захотелось поцеловать ее гладенькую щеку.

      Потом он задремал. Во сне он ощущал запах готовящейся еды, а потом ощутил другой, запах духов. Духов, которыми пользовалась его мать. А потом остальные запахи, нормальные запахи больницы, естественные и химические. Ройбен открыл глаза. Он ощущал запах моющего средства, которым моют стены в палатах. Такое впечатление, будто каждый запах обладал собственной личностью, отдельным оттенком, который был способен воспринять его мозг. Такое впечатление, что он просто читал кодовое послание, написанное на стене.

      Где-то вдалеке умирающая женщина умоляла свою дочь: «Выключи аппараты, прошу тебя». «Мамочка, тут нет никаких аппаратов», – сквозь слезы ответила ее дочь.

      Когда пришла медсестра, Ройбен спросил ее про женщину с дочерью. У него было в высшей степени странное ощущение, что женщина чего-то хочет от него лично.

      – Не в этом отделении, мистер Голдинг, – поспешила успокоить его медсестра. – Это, наверное, из-за лекарств.

      – Хорошо, какие же лекарства тогда мне дают? Вчера вечером мне показалось, что я слышу, как двое парней дерутся в баре.

      Спустя несколько часов Ройбен проснулся и понял, что стоит у окна. Вставая, он случайно выдернул катетер из руки. Отец дремал в кресле. Селеста была где-то снаружи и что-то быстро говорила в телефон.

      «Как я здесь очутился?»

      Он чувствовал нервозность. Хотелось ходить, быстро, не просто прогуливаться по коридору, таская за собой тележку с капельницей, а быстро идти по улице, прогуляться по лесу, забраться в гору. Оставаться здесь дальше было просто болезненно. И боль стала почти невыносимой. Он вдруг увидел деревья вокруг дома Мерчент. Моего дома. Мы никогда не будем гулять с тобой здесь, подумал он, ты никогда не сможешь показать мне все, что хотела. Эти секвойи, деревья, которые являются самыми древними существами, живущими на этой планете. Самыми древними живыми существами.

      Теперь этот лес принадлежит ему. Он стал стражем этих деревьев. Ройбена пронизал импульс энергии. Он быстро пошел по коридору, прошел мимо поста медсестер, спустился по лестнице. На нем была эта идиотская больничная ночнушка с поясом, завязанным сзади, и слава богу. Ему уж точно нельзя пойти гулять по улице, но хоть по лестнице пробежаться, спуститься на другой этаж, пройти по нему и вернуться.

      Внезапно Ройбен остановился. Голоса. Он слышал их со всех сторон, тихий шепот, слишком тихий, чтобы разобрать слова, но он был, будто рябь на воде, будто ветерок в кронах деревьев. Где-то вдалеке кто-то кричал,