Реки помнят свои берега. Николай Иванов

здоровье долго не продержалось. Купили имеющийся колхозный. Да пожили в нём совсем ничего, и всё больше в радиационных муках. Чернобыль закрыли в саркофаг, а Ивана с женой – в домовины…

      Сердце ещё не перестало разрываться за детей, а на погост вслед за ними отправилась жена. Думал, после всех напастей от пушинки повалится, но и случившегося кому-то показалось мало – пропал младший сын Егор. Считай, с Нового года ни слуху ни духу. Был бы пьяница или коммерсант, волнений меньше: память отшибло или дела закрутили. Но тут расклад иной, офицерский. Военком, знамо дело, убеждён в лучшем:

      – Раз процент от его зарплаты переводят вам строго по месяцам, то жив. Значит, он так велел финансистам делать.

      – Но ведь не случалось, чтобы на 23 февраля не поздравил.

      У военкома и на это свой расчёт:

      – По погибшим платят другим макаром и один раз.

      Майор вышел в начальники из местных и не чурался земляков. Шепнул военную тайну:

      – Скорее всего, на каком-либо задании ваш Егор. Может, и за границей. Вот поглядите, моя будет правда.

      При другом случае погордиться можно было бы секретным заданием сына, но ведь неспроста ни с того ни с сего эти почтовые проценты-переводы идут, всё-таки стряслась с Егором какая-то беда. Бог с ним, с Днём Советской армии, но и в День Победы весточки не подал…

      А что не нравятся сваты, то сроку той занозе – с самой войны. И не он тому виной. В 41-м, при оккупации, выбор в селе встал одинаково для всех: или в партизаны на еловые шишки, или в полицаи – на сало. Времени на раздумья не оказалось, власть в районе поменялась за одну ночь. И вышло у них со сватом глядеть друг на друга из разных окопов. И хотя по молодости война случилась, и отсидел за свою белую повязку на рукаве Пётр сполна, знаться с ним Фёдор более не желал категорически.

      Сюрприз поджидал Фёдора через несколько лет, когда подросли дети и пожелал его Иван взять в жены дочку Петра и Мани. Уж как просил не связываться! Грешным делом даже на городских девок кивал, приезжавших летом на молоко и чистый воздух. Сын лишь усмехался, подтверждая свою взрослость:

      – Такой же чернозём, только издалека привезён.

      – Но она ж дочь полицая! А потом полицайские внуки пойдут!

      – Внуки будут партизанские.

      – Ох, Ванька, дуришь.

      – Не, батя, не дурю. Люблю, – бесхитростно улыбался Иван. – И жить нам с ней до гроба.

      Пророчество нестрашное, если проговорено шуткой. Только вот с Чернобылем слишком быстро всё исполнилось наяву…

      Вообще-то плохо старикам в дальней дороге, слишком много дум за порогом ждёт. А за спиной к тому же топают маленькими ножками новые большие проблемы. Переводы от Егорки и держат на плаву…

      – Анютка!

      – Аюшки?

      – Ты там жива?

      – Иду. Я прыткая.

      – Не хвастайся. Жди, когда другие похвалят.

      – От других дождёшься.

      – Ох, не того боишься, девка. Люди страсть как любят косточки друг у друга перемывать.

      – Тут правда твоя, дедуль. Зойка Алалыхина