Судьба такая. Иван Карасёв

субординация взяла верх над чувствами, резко развернулся и побежал, но уже в другую сторону.

      Он достиг своего вагона, уже когда поезд тронулся, и запрыгнул в него, ухватившись за чьи-то протянутые сильные руки. Не затворяя полностью широкий проём, он стоял в нём и ловил глазами девчоночью фигуру в стародревнем тулупчике. Вот наконец она начала проплывать за дальним краем платформы, и Воеводов из всей силы закричал: «Нина, Нина, это я, твой папа!» Девочка даже обернулась и показала своё лицо, до носа спрятанное в шерстяной платок, замотанный поверх тулупчика, но на таком расстоянии Павел смог опознать лишь несколько едва различимых чёрточек, не скрытых деревенской одёжой. И он стоял и стоял перед раздвинутой дверью, пока его не пробудил из этого оцепенения голос командира батальона:

      – Слушай, Воеводов, ну показалось тебе, закрой дверку, а то мы тут окоченеем скоро!

      Павел повиновался и молча, с посеревшим лицом проследовал к своей койке. Сердце колотилось, уши замёрзли, пальцев он не чувствовал, но думал только обо одном: «Она или не она?»

      То была не Нина. Лида с детьми в это время пряталась от немцев в забытой Богом тверской деревеньке, километрах в сорока ото Ржева. Немецкие танки и мотопехота передвигались с большей скоростью, и, значит, уйти от них они попробовали, но не успели. В одной деревне путь преградили немецкие мотоциклисты в пузатых очках и длинных прорезиненных плащах. Их почему-то очень развеселил вид женщины с двумя детьми и чемоданом – семьи, явно пытавшейся не остаться в оккупации, под властью германского фюрера. Ничего подозрительного в этом не увидели, ещё во Франции в сороковом году они обгоняли куда бо́льшие колонны беженцев, поэтому просто покуражились немного, поочерёдно перегораживая мотоциклами дорогу Лиде, и со словами «Пуф-пуф!», изображали указательным пальцем пистолет. Наверное, им было просто скучно.

      Однако Лида перепугалась не на шутку и поэтому возвращаться во Ржев не стала. Тем более что ходили слухи про то, как оккупанты разыскивают семьи командиров Красной Армии и чуть ли не расстреливают их. Поэтому пришлось искать кров не в городе, а в затерянной среди лесов деревеньке, куда даже советская власть не смогла по-настоящему проникнуть, и народ тамошний говорил до сих пор Тверь, а не Калинин. Добрые люди, пожилые колхозники, приютили их в своём доме и даже не брали никаких денег за проживание и еду. Только Лидино участие в хозяйстве и являлось какой-то символической платой за постой. Даже когда пришёл местный полицай осведомиться о новых жильцах, хозяйка сказала, что это её племянница из Смоленска приехала, дом у них, мол, сгорел, снаряд попал, когда они все в подполе сидели. Что родственники у стариков в Смоленске имелись, о том знала вся деревня, посему вопросов не возникло. Но томительное ожидание того, что их тайна откроется, мучало Лиду всё время. Страх не отпускал её даже во сне, и, бывало, она вскрикивала среди ночи, увидев в сонном бреду, как солдаты в сапогах с широкими голенищами уводят пытающуюся вырваться у них из рук Нину или вытаскивают