Моя борьба. Книга третья. Детство. Карл Уве Кнаусгор

что ушел в дом. Через лужайку шел Густавсен. А вдруг он видел и рассказал папе. Или потом расскажет.

      Одна только мысль о папе, о самом его существовании, наполняла меня страхом.

      Я обернулся к Гейру, он шел ко мне, болтая моим пластиковым пакетом. Маленький мальчик, вроде бы младший брат Гейра, играл в песочек у перекрестка. По дороге ехала в гору машина, гладкая, как насекомое, черное лобовое стекло смотрело перед собой невидящим взглядом, она свернула налево и скрылась.

      – Ни в коем случае нельзя возвращаться прямой дорогой, – сказал я. – Если кто заметил дым, сразу обо всем догадается.

      Ну, зачем, зачем мы это сделали?

      – Здесь нас видно, – сказал я. – Пошли отсюда.

      Мы отправились вниз по лесистому склону. Дойдя до подножия, пустились домой через лес, держась метрах в десяти от дороги. Остановились у большой ели с потеками смолы на коре, по цвету напоминающей жженый сахар, возле которой терпко пахло можжевельником, росшим по берегам широкого мелкого и мутного ручья, вокруг которого все было темно-зеленым. За тонкими стволами рябин виднелся наш дом. Я осмотрел свои руки, не осталось ли на них следов копоти. Нет, ничего. Только чуть пахло гарью, поэтому я окунул их в воду и вытер о штанины.

      – Что ты будешь делать со спичками? – спросил я.

      Гейр пожал плечами:

      – Припрячу куда-нибудь.

      – Если их обнаружат, не говори про меня, – сказал я. – О том, что мы делали.

      – Не буду, – обещал Гейр. – Вот тебе, кстати, твой пакет.

      Мы двинулись в сторону дороги.

      – Еще будешь сегодня поджигать? – спросил я.

      – Вряд ли, – сказал он.

      – Даже с Лейфом Туре?

      – Может быть, завтра, – сказал он. И вдруг просиял: – А может, принести спички завтра в школу?

      – С ума сошел!

      Он засмеялся. Мы выбрались на дорогу, перешли на другую сторону.

      – Ну, пока! – сказал он и побежал вверх по склону.

      Обойдя маминого «жука», оставленного возле мусорных ящиков за оградой, на проплешине с пожелтелой травой, я ступил на дорожку, ведущую к дому. Во мне снова пробудился страх. Папина красная машина так и сверкала на ярком солнце. Я шел опустив глаза: не встретиться взглядом, если кто-то смотрит в окно. От одной мысли об этом во мне подымалось отчаяние. Дойдя до крыльца, откуда меня было не видно, я стиснул руки и зажмурился.

      «Господи Боже, – подумал я. – Сделай только, чтобы ничего не случилось, и я обещаю тебе, что никогда больше не буду делать ничего плохого. Никогда-никогда, обещаю и даю тебе честное слово. Аминь».

      Я открыл дверь и вошел в дом.

      В прихожей по сравнению с улицей было прохладно, а после яркого солнца казалось совсем темно. В воздухе стоял густой запах мяса, тушенного с овощами, я нагнулся и стал расшнуровывать ботинки, аккуратно поставил их на место у стенки и стал подниматься по лестнице, стараясь придать лицу обыкновенное выражение, а поднявшись, в нерешительности постоял на площадке. Как будет естественнее: зайти сразу к себе в комнату