Багатель. Татьяна Викторовна Шапошникова

умиления, словно Катя целых полгода проработала в цирке, и только к концу этого срока ее подопечные все же справились с программой и сумели сорвать аплодисменты…

      У нее было много ролей в этом театре, и все они были главными.

      Но не только эти исполненные с блеском заглавные роли являлись сутью ее жизни. Здесь, в стенах клиники, она по-настоящему освоила свою профессию – изучила людей изнутри. Постепенно узнала все их тайны, пороки, страсти, высокие и низменные, самые заветные желания, то, чем они живут изо дня в день. Она узнала все об отношениях между людьми – вот что ее сделало сильной, приподняло над миром и позволило благодушно, одними глазами, посмеиваться над горсточками людей, расположившихся в кабинетах на планерке, смеющихся и подшучивающих друг над другом в курилке, сидящих за столиками ресторана на набережной. Она не только по праву должности занимала позицию сильного, но и по праву мудрого! Она всегда знала, как поступит тот или иной человек, если на него воздействовать так-то и так-то – пациенты не в счет, на них она только училась, речь шла о полноценных противниках. Она наперед знала их поступки, слова, и даже мысли! И это приносило ей несказанную радость, дарило ощущение божества, царящего внутри нее. Богини мудрости. Многие мужчины долгие годы и впрямь считали ее богиней, имея в виду, правда, богиню любви, – но она была богиней мудрости, о чем мало кто подозревал, и напрасно.

      И театр этот был ее! И все люди в нем – ее. Особенно когда заведующая разъезжала по заграницам, а вторая врач сидела дома со своим вечно болеющим ребенком. Ее Старшая, две процедурных, больные звали их за глаза Толстая и Тонкая (обе Анны Петровны), с графиком два через два, сестра-хозяйка с необыкновенно прямой спиной, словно ее только что треснули по этой спине палкой – выпученные неживые глаза на рыбьем лице усиливали эту иллюзию, – четыре постовые, четыре палатные – сутки через трое. Санитарок вот у нее не было: часы санитарок сестры делили между собой по своему усмотрению.

      Буфетчица. Ее буфетчица. О, у нее было изумительное имя: Руфина Георгиевна. Катя сама принимала ее на работу лет этак -цать назад. Необъятных размеров, со слоновьими ногами, однако на самом деле двигающаяся точно, плавно и даже как-то танцевально, с халой под косынкой, с зычным в меру контральто, в мгновение ока умеющая переключать его на нежнейшие мелодичные интонации – когда видела начальницу. «Катериночка Алексанна», – звала она Катю нараспев, оставляя для нее все самое лучшее, и горячее, и холодное – с полной сервировкой в буфетной на столике для врачей, а когда Катя должна была есть без нее – всегда накрывала тарелку салфеткой ручной работы. Если она была тут же и Кате приходило на ум за чем-то подойти к раковине с посудой, Руфина Георгиевна со сдержанным достоинством хозяйки теснила ее в сторону, не позволяя замочить рук. Кстати, для рук она ловко подсовывала Кате влажное полотенце, словно студент-медик – профессору-светиле.

      До больницы Руфина Георгиевна трудилась домработницей в