Избранное. Том I. Дом на Пресне. Елена Черникова

для всех русских девиц как в завершающемся веке, так и в предыдущем. Мы с вами собирались разобраться с вашей биографией, опираясь на страсти-мордасти, озирая вехи большого сексуального пути, выявляя типическое и отметая всякое иное, – пробубнил он почти сварливо.

      – Я подустала. Давайте вы и ваша бордовая книжка поработайте. Обещаю страсти-мордасти. Вы каких желаете? Во фритюре? На пару? Гриль? Соусы?

      – Именно. – Он полистал свою книжку. – У меня вот рыба в кляре…

Третий рассказ ночного попутчика

      – Что с тобой?

      – …Свет за окном…

      – Потушить? – он попытался открыть глаза.

      – …И деревья.

      – С ума сойти. Какие?

      – Деревянные.

      – Тебе плохо со мной? – он открыл глаза и повернулся к ней.

      – Очень хорошо, – серьезно ответила она. – Но мне отсюда не видно стрелок, а ты говорил, что тебе…

      – Это я вчера говорил, а сегодня мне кажется, что можно и вычеркнуть. Тем более – тебе плохо.

      – Мне хорошо. А ты обещал – я слышала. Я и дочери всегда говорю: не обещай, если не сделаешь.

      – А сколько лет твоей дочери? – спросил он, закрывая глаза.

      – Три года четыре месяца и восемь дней, – ответила она.

      – Удивительное совпадение. Моей восемь лет шесть месяцев и тоже восемь дней.

      – Действительно, надо же, – согласилась она. – А ее матери?

      – Она старше тебя. – Он поднял руки и потянулся.

      – Извини.

      – Ну зачем ты? – ласково улыбнулся он. – Я мерзавец, каких полно.

      – Таких мало, – ласково улыбнулась она.

      – Спасибо, – сказал он, сел и стал думать о сигаретах.

      Она поцеловала его в теплое молодое плечо, вышла из постели и огляделась, чтобы узнать комнату, и не узнала, поскольку утренний свет из окна неистово лился вкось, был холодно желт и необратимо ломал контуры ковриков, глубоких плюшевых кресел и даже больших двустворчатых дверей, в которые она входила еще трехлетней, в бантах, шумно шаркая под укор старой тетки – ходи тихо, будь красивой…

      – Вернись, я сам, – позвал он.

      – Нет, я их уже вижу. На подоконнике, – возразила она и на цыпочках пошла через всю комнату.

      Он смотрел на плывущую в желтых изломах света белую наготу и холодел от разных бесформенных мыслей. Она мягко кралась, а широкий мрамор подоконника в бесстрастном ожидании леденил забытую на нем с вечера коробку.

      Он прыжком догнал ее, подхватил на руки и быстро подсадил на высокий подоконник. Она даже не успела вскрикнуть от ледяного мраморного ожога. Сильными руками он почти грубо распялил ее на окне, как лягушонка, и одним точным движением ворвался в еще еле теплое, неготовое нутро.

      – Что ты делаешь…

      – …сегодня вечером? – усмехнулась она, подавая ему сигареты на медной пепельнице.

      – Ночью, – сказал он, включая зажигалку.

      – А, ночью… Скорее всего, объясняю мужу, по какой высокой причине я задержалась в родовом