И жизнь моя – вечная игра. Владимир Колычев

Гляньте на него, грозный-то какой! – всполошившись, молвил низкорослый молодец с косой саженью в плечах.

      Лоб у него на вид такой плотный и крепкий, что, казалось, мечом его не рассечешь. Но так только казалось.

      Молодец медленно взялся за рукоять своего меча, плавно извлек из ножен.

      Тимофей ничего не говорил. Враг уже обнажил свой клинок – и это более чем убедительный ответ на брошенный вызов. Все уже понимают, что кулачного боя не будет. Все понимают, что Тимофей пришел биться не на жизнь, а на смерть. И ничто уже не остановит его – ни голос разума, ни подмога, на которую может рассчитывать враг. Это сейчас он один против четверых, но из ворот уже показался вставший на службу стражник, он встревожен, он готов прийти своим товарищам на помощь. И клич он может бросить. Поднимет по тревоге ратную дюжину, тогда Тимофею придется туго...

      – А я знаю, чего он такой, – обнажая меч, ехидно оскалился детина. – Захар его девкой позабавился, вот он и злится... Хорошая девка, ее теперь после Захара подобрать можно.

      – Подберем, – кивнул низкорослый молодец.

      Чуть пригнувшись, с мечом в опущенной руке, он медленно обходил Тимофея, чтобы ударить со спины или хотя бы с бока.

      – Сначала с ним позабавимся, а потом с его девкой...

      Оскорбительные слова Тимофей пропустил мимо ушей. Не в том он сейчас положении, чтобы петушиться в ответ на словесную злобу. Он уже вступил в смертный бой, и этим выражает свое возмущение произволом заболонского боярина и его приспешников. Да и нельзя давать волю своим чувствам. В бою должно быть холодным все – и голова, и кровь, и нервы. И только меч должен быть горячим – от вражеской крови. А меч его уже обнажен. Одно это утверждает его во мнении, что нет у него уже выбора. Только вперед, только навстречу победе. И уже не важно, правильно он поступает, что идет против боярина, или нет... Только вперед...

      – Сейчас мы его... – угрожающе сощурился детина, такой же виновник этой заварушки, как и сам Тимофей.

      Он оскорбил его днем, он сказал плохо про Ладу сейчас. Он первым за все и рассчитается...

      Тимофей не размахивался, не заносил меч над головой. Он ударил первым – от земли, резко, молниеносно быстро. Детина, казалось, даже не понял, что произошло. Хватаясь за рассеченное брюхо, опускаясь на колени, он оторопело пялился на Тимофея. Не ожидал он, что для него все закончится так быстро. Не ожидал, потому что не привычный он был к ожесточенным сражениям. В чем-то сами они были подлыми, но, похоже, не ведали, что это такое – военная хитрость и коварство.

      – Ату его! – заорал широконосый здоровяк.

      Он бросился в атаку, но Тимофей вовремя подставил под удар свой меч. Левой рукой, защищенной боевой перчаткой, попридержал остановленный им вражеский клинок и чиркнул острием своего меча по животу противника. Ему не хватало размаха для сильного удара, и будь на ратнике кольчуга, он бы уцелел. Но нечем было ему закрыть свою плоть, а меч у Тимофея заточен остро-остро... И еще один боярский зарезанный дружинник осел на землю.

      Низкорослого молодца не напугала кровь его товарищей.