И жизнь моя – вечная игра. Владимир Колычев

ее не осудил, но ведь не в праздник же взял ее Захар. Себе праздник сделал, а ее на посмеяние выставил...

      И Тимофей от нее должен отвернуться. Негоже питать чувства к падшей женщине. Но что делать, если тянет его к Ладе?..

      Немного подумав, он встал у девушки на пути. Молча глянул на нее сверху вниз. И укор в глазах, и досада. Должна была понимать баба, что серьезные у него виды на нее, так нет, вильнула хвостом. Сама, по доброй воле с боярином уехала, думала, что Захар в жены ее возьмет.

      – Дура ты, – осуждающим тоном, но не зло сказал он. – Нашла, к какому берегу прибиться.

      Она жалко всхлипнула, поджав немощные плечики. И вдруг подалась к нему. Руки ее так и остались висеть как плети, но голова прижалась к его груди. Она даже губами не пошевелила, а он услышал: «Прости!»...

      «Кто я такой, чтобы прощать?» – мысленно спросил он.

      Не было у них встреч под луной, не объяснялись они в любви. Просто знали друг друга. Он думал о ней, а Лада думала о ком-то другом – как вскоре выяснилось, о Захаре. И уехала с ним, потому что хотела этого. А Тимофей для нее был никем. И сейчас он для нее никто. Но почему тогда она просит у него прощения?..

      – Он... Он меня обманул... – хлюпнув носом, сказала она.

      И разрыдалась, слезами своими намочив рубаху на его груди. Тимофей невольно приголубил ее – нежно провел рукой по ее густым, сплетенным в длинную косу волосам. В растерянности посмотрел на стоящую поодаль Власту. Та в раздумье пожала плечами. Дескать, ты уже взрослый, брат, самому решать, приветить ее или прогнать...

      – И что дальше? – спросил он.

      Лада перестала плакать, отстранилась от него, в паническом ожидании посмотрела ему в глаза. Страшно ей. И нет солнца в ее голубых как небо глазах. Только облака – быстрые, мятущиеся.

      – Я не знаю.

      – Прогнал тебя Захар?

      – Нет... Сама ушла... Он хотел во грехе, без венца, а я так не могу. Я девушка честная...

      Она говорила, но Тимофей не верил ей. Была она во грехе и без венца. И нет за ней больше чести...

      – Тогда почему печалишься?

      – Потому что не поверят мне.

      Лада с надеждой смотрела на него. Знает, что было в нем чувство к ней. Потому и надеется, что подберет он с земли яблоко – надкушенное и уже не запретное.

      – Мать на порог не пустит, – сказала она.

      Тимофей промолчал. Его мать пустит ее на порог своего дома. Если он скажет, то пустит. Но тогда она должна будет остаться у них – обесчещенная и опозоренная. И ее позор ляжет на него, на его семью.

      – Ты не должна была уезжать с Захаром, – рассудительно изрек он.

      Никогда не забыть ему, как сияло счастьем ее лицо, когда она ехала в одном с ним седле. Она тогда и думать не думала о Тимофее. А сейчас – «Прости!». А сейчас – «Поверь!»... Потому что не на кого больше надеяться.

      – А он не должен был тебя забирать. И обратно отпускать права не имел...

      – Он не хотел отпускать, я сама... – жалко сказала Лада. – Но теперь все думают, что я пала...

      – Пусть думают.

      – А ты что думаешь?

      –