Алая стена. Анастасия Яковлевна Конкевич

Несмотря на желательность быстрого ухода, Рафаэль всё тем же пугающим образом обратился к Мари:

      – Вы полагали, что многочисленные сообщения о том, что со мной желает встретиться некая Мария Голошейкина, останутся незамеченными? – испанец самодовольно ухмыльнулся, к слову, над верхней губой его красовались жёсткие средней ширины усы, которые некоторые дамы находили чрезмерно привлекательными. – А потом ещё и вторая таинственная незнакомка, то есть Габриэль, желает со мной отобедать? Вы думаете, что я шут? Вы думаете, что я, при столь высокой должности, являюсь неспособным сопоставить две несуразицы?

      Мари округлила глаза, последовательно чуть не округлив и рот, но была всё так же нема и заточена в пространстве, словно аквариумная рыбка.

      – Я в курсе о вас, о вашем муже, я знаю, что вы можете считать всю эту ситуацию вопиющей несправедливостью, однако закон есть закон, – Санчес уделил особое внимание слову закон, выдержав определённую паузу. – Апелляции не предусматриваются, потому что не может быть ошибки в увиденным праведным человеком, мадам. Ваш муж – преступник, простить его – быть соучастником. Имейте совесть. Нельзя оскорблять Бога, нельзя оскорблять Правителя, тем более таким унизительным и неоправданным жестом. Кто вообще ест в церкви?

      – Послушайте… – Мария сидела уже полная слёз, находилась в пучине глубокой безнадёжности: стоило бы произвести хоть одно замыкание век, и горькая слеза бы пробилась наружу. – Не убивайте его, пожалуйста…

      К концу предложения голос её становился всё слабее, хрипел и был еле слышен, слово «пожалуйста» она уже шептала, причём настолько тихо, как молились бы Богу, и эта молитва, в отличие от предыдущих, была донесена и услышана адресатом:

      – А как иначе?

      Столь хладнокровный ответ являлся предсказуемой неожиданностью. Понурая Мари получила отказ, а это значит, что совсем скоро её муж, отец её ещё не родившегося ребёнка, о котором она всё ещё не подозревала, будет убит. Всякая сила и бойкость умертвилась в женщине. Последняя инстанция, высшее, куда она могла обратиться, ответило её жёстко и без малейшего шанса на веру в чудо. Её оставалось только смириться.

      – Когда… – на этот раз Рафаэлю пришлось наклониться к вопрошающей, и только спустя минуту он, учитывая контекст, смог сопоставить три явных звука «к», «а», «д».

      – Когда? Полагаю, что завтра. Да, именно завтра, в центре города, на рассвете, – Рафаэль явил собой воплощение ужасающей хладнокровности.

      Мари была безутешна, она начала сжиматься куда-то вглубь самой себя, её тело извивалось в неестественных позах из-за судорог, захвативших её мышцы, словно из неё изгоняли нечестивого, она держала за свою небольшую женскую головку за волосы, рыдала, параллельно утирая слёзы, словно с большим спокойствием, но вот снова случался приступ, и снова неестественный выгиб рук, и снова она тянулась к волосам, чуть ли не вырывая их с корнем.

      Рафаэль смотрел на происходящее перед ним, и, к его собственному