Кара за хебрис. Виталий Вавикин

а.

      – О чем ты?

      – Это греческое слово обозначает гордыню. Кара за попытку подняться над местом, уготовленным тебе богами. Быть может, они не желают, чтобы ты захватил контроль над Китовой Пастью, милый Мэтти. Быть может, богам неугодно, чтобы ты превысил свои полномочия.

Филип Дик «Обман Инкорпорейтед»

      Часть первая

      Глава первая

      Грязный потолок нависает над головой. Ты смотришь на него, и в темноте он кажется неестественно низким. Ночь за окном пульсирует, пританцовывает в такт мелодии Вагнера, звучащей в твоих ушах. Сердце бешено бьется. Дыхание неровное. Тело покрыто липким потом. Сон цепляется за сознание. Дивный сон… Но откуда же тогда этот страх? Встань с кровати. Осторожно, стараясь не разбудить женщину, спящую рядом. Свет не включай – ты и так видишь очертания мебели. Теперь дверь. Она открывается на улицу, сгребая с крыльца наметенный за ночь снег. Холодно. Ты стоишь босиком на обледенелых ступенях, и мороз пробирается под кожу. Посмотри на небо – черное и звездное, недосягаемое, бесконечное… Вот откуда этот страх. Ты застрял на этой промерзшей до самого ядра планете, и нет ни одного шанса сбежать отсюда. А сон…

      В нем ты был на Афине. Шел по цветущему яблоневому саду, слушал шум морских волн и разговаривал на родном языке… И женщина. Ты слышал ее смех. Видел ее белое платье сквозь ветви деревьев. Теплый ветер трепал длинные белые волосы. Не золотистые, не русые, а кристально белые. И небо. Оно было голубым и чистым. Огромные корабли бесшумно проплывали над твоей головой, напоминая о себе ползущими по земле тенями. И ты был счастлив. Определенно счастлив. Потому что это был твой родной дом… А здесь… Здесь лишь метель и холод. И ни одного шанса на спасение. Ни одного шанса… Словно могила, из которой не выбраться. Ты лежишь в гробу из сосновых досок с таким маленьким окошком напротив твоего лица. Лежишь и смотришь, как люди, там, высоко, скорбят о тебе, бросая на дно могилы комья земли. Она разбивается о крышку гроба, скатывается вниз, копится и копится, наполняя могилу… И вот уже ты погребен заживо. Сгинул в разверзшейся пасти промерзшей планеты…

      – Может, закроешь дверь? – слышишь ты женский голос за своей спиной.

      Тело начинает дрожать – то ли от холода, то ли от бессильной ярости. Ты хочешь включить свет.

      – Не надо, пожалуйста, – говорит женщина.

      В заиндевелые окна скребется ветер. Мысли все еще там, на Афине. Мысли… Но ты здесь, в теплой постели, рядом с женщиной, которая просит тебя обнять ее, и тело твое отзывается на ласки какой-то тупой немотой, словно оно и не принадлежит тебе, словно ты просто взял его у кого-то на время. Как и вся эта жизнь – всего лишь одолженная минутная слабость.

      Женские соски набухают. Ты сжимаешь их пальцами, выворачиваешь. Слушаешь стоны. Происходящее напоминает о кукле, которую нужно перевернуть, и она скажет: «Мама». Женщина сверху. Женщина снизу. Женщина сбоку. Механика удовлетворения, в которой иногда случаются сбои. Но не сегодня. И поэтому ярости в тебе становится больше. Жаркое дыхание обжигает твою щеку. Зубы кусают мочку уха. Небольно, но достаточно, чтобы усилить ярость. Ты напрягаешься. Кожа, жар, пот. Длинные ногти впиваются в твою грудь. В голове что-то щелкает. Какой-то невидимый тумблер, который отключает самоконтроль. Ярость удесятеряет силы. Женское тело кажется неестественно легким. Ты отталкиваешь его от себя. Швыряешь в дальний угол комнаты, словно надувную куклу. Звук падения сливается с треском ломающейся мебели. «Всего лишь стул, – думаешь ты. – Стол слишком крепкий и старый».

      Тишина. Ты лежишь на кровати и тяжело дышишь. Ничего не происходит: ни криков, ни обвинений. Лишь ветер скребется в заиндевелые окна. Нет, не ветер. Ты поднимаешь голову. Смотришь на неподвижное женское тело. Страха нет. Ярости нет.

      – Эй! – говоришь ты, но тебе никто не отвечает.

      Лишь что-то тихо потрескивает внутри проломленной головы. Крохотные электрические разряды сверкают синевой между оголенных микросхем. Ты закрываешь глаза, стараясь не обращать внимания на этот треск…

* * *

      Утро. Ветер стих, и по небу плывут темные облака. Ты поднимаешься с кровати. Тени прячутся в углах, но рассвет уже лишил их былой силы. Ночь отступила. Холод пробирается сквозь приоткрытую дверь в комнату, где никого кроме тебя нет. Хьюмер куда-то уполз. Женщина, с которой ты занимался любовью в эту ночь, куда-то уползла.

      Ты одеваешься, выходишь на улицу. Чертова машина не могла идти, поэтому ползла, как червяк, – сжималась и растягивалась, сжималась и растягивалась… Выпавший за ночь снег почти скрыл следы этого передвижения. Почти… Ты идешь вдоль заметенного желоба и чувствуешь, как мороз начинает щипать лицо. Клубы пара вырываются изо рта. На закрытых дверях одноэтажного отеля висят таблички: «Свободно». Похоже здесь только ты и хьюмер. Только холод и след, оставленный обнаженным телом робота. Но тела нет, а след прерывается. Ты стоишь и пытаешься понять, куда делся хьюмер.

      – Что-то потеряли, мистер? – спрашивает старик.

      Ты оборачиваешься. Смотришь на него. Откуда он, черт возьми, взялся?!

      – Много