Осьминог. Анаит Григорян

поднялся и отложил в сторону одноразовые палочки. – Уже ведь довольно поздно.

      – Молодец! – Насмешливо прокомментировала Кими. – Вы, американцы, никогда своего не упустите, верно?

      – Арэкусандору-сан, – сказал Кисё неожиданно твердо. – Не делайте этого.

      Александр в ответ пристально посмотрел ему в глаза, но японец не смутился и не отвел взгляда.

      – Послушайте, не указывайте мне, что я должен делать, а чего не должен. Это, в конце концов, совсем вас не касается.

      – Прошу вас, не делайте этого, – повторил Кисё. – Вы не понимаете…

      – Слушай, ты… – Александр схватил официанта за ворот рубашки и встряхнул. Кими испуганно взвизгнула и всплеснула руками. – Это ты не понимаешь! Тебе что, мало было?!

      Тот оставался невозмутимым и смотрел на Александра строго и немного устало.

      – Пожалуйста, перестаньте. – Томоко осторожно дотронулась до руки Александра, и он отпустил Кисё. – Если вам так хочется проводить меня до дома, то проводите, это ведь уже ничего не изменит.

      – Но… Ясуда-сан… – Попытался возразить Кисё.

      – Не беспокойтесь, Камата-сан. Ничего страшного не случится, если Арэкусандору-сан меня проводит.

      – Правильно, – поддержала ее на свой манер Кими, – нахрен предрассудки, мы тут все свободные женщины, верно, Момоэ? Эй, ты все дрыхнешь? Опять мне тебя переть на себе до дома?! Э-эй! Ну давай, просыпайся уже!

      Кисё посмотрел на Александра и покачал головой, но тот отвернулся, чтобы снова не встретиться с ним взглядом.

      Он вышел вместе с Томоко на улицу: из-за того, что ветер притих, было теплее и легко дышалось. На противоположной стороне улицы чуть наискосок от них уютно светился автомат с напитками.

      – Подождите меня секундочку, Ясуда-сан.

      Александр перебежал дорогу, закинул в автомат триста иен мелочью и выбрал чай ходжи[111] и кофе латте. Сам он терпеть не мог ходжи и за время жизни в Японии так и не привык к его дымному привкусу, но остальные напитки были холодными, и он решил: если Томоко выберет себе латте, то теплая пластиковая бутылка, по крайней мере, согреет ему руки. Автомат насыпал сдачу пятииенными монетками. Александр не стал их забирать: кто-нибудь найдет и отнесет в ближайшее святилище – ками-сама больше всего любят именно пятииенные монетки, потому что «пять иен» созвучно «кармическим узам»[112], а еще потому, что у них в центре есть дырочка и из монеты легко сделать талисман на удачу.

      Томоко выбрала ходжи и, приняв бутылку обеими руками, поклонилась.

      – Не стоит благодарности, Ясуда-сан.

      – Нет, что вы… я правда вам очень благодарна. Правда…

      Александр открыл свой латте и сделал пару глотков. Латте был сладкий, но не такой приторный, как делал Кисё. На Томоко он взглянуть не решался, поэтому смотрел себе под ноги и прислушивался к негромкому стуку каблуков ее сапожек по асфальту. В Нагоя по ночам никогда не бывало так тихо, разве что в старых жилых кварталах и подле святилищ, но и туда доносился шум автострад

111

ほうじ茶 (хо: дзи тя) – весьма специфический на вкус сорт японского зеленого чая, для приготовления которого не ферментированные чайные листья обжаривают в фарфоровой посуде на древесном угле.

112

Иероглифы в словах 五円 (пять иен) и ご縁 (кармические узы, родственная связь, судьба) читаются одинаково, как «гоэн» (ごえん). Понятие «кармической связи» пришло из буддизма и может трактоваться весьма широко, и, хотя в традиции русского перевода наиболее распространен вариант «родственные узы», могут иметься в виду и любовные, и дружеские отношения. Главное же здесь то, что «гоэн» означает судьбу человека не как некую раз и навсегда заданную предопределенность, но как духовный/жизненный путь, который человек выбирает согласно собственным чувствам и желанию.