Осьминог. Анаит Григорян

и сложив ладони, и, видимо, был глубоко погружен в молитву. Его заслоняла статуя Хатимана: грозный бог был изображен в человеческий рост в виде круглолицего монаха лет сорока, в традиционной такухацугаса[75] на голове. В руке монах держал за хвост большого тунца; фартук из когда-то ярко-красной ткани, повязанный на шею статуи, выцвел от дождей и солнца и стал почти белым.

      Александр подошел ближе, стараясь ненароком не наступить на какую-нибудь ветку и не зацепиться штаниной за кусты соснового стланика, в свое время, видимо, высаженные вокруг площадки перед храмом, а теперь разросшиеся и захватившие ее практически целиком. Встав сбоку от святилища и еще раз посмотрев на молящегося, он с удивлением обнаружил, что это его знакомый из «Тако»: глаза официанта были закрыты, длинные пальцы сложенных рук плотно прижаты к губам. На волосах серебрилась дождевая влага, и спина была вся мокрая – похоже, он был здесь уже давно. Александру захотелось поскорее уйти, но вместо этого он остался стоять, глядя, как вода струится по покатой крыше храма, выложенной зеленоватой черепицей, и фигуркам комаину[76]: у одной из них мордочка была расколота надвое и оттого имела не свирепое, а больше какое-то обиженное выражение. Закончив молитву, Кисё дважды низко поклонился, затем расстегнул куртку, вытащил из-за пазухи несколько веток какого-то растения с глянцевыми листьями и аккуратно поставил их в вазочку подле ящика для пожертвований. Некоторое время, сидя на корточках, он расправлял листья и поворачивал веточки так и эдак, и наконец, видимо, довольный результатом, выпрямился и сделал несколько шагов назад, не отрывая взгляда от храма.

      – Кисё, добрый день! – Окликнул его Александр.

      Официант вздрогнул от неожиданности и обернулся:

      – А-а, здравствуйте, Арэкусандору-сан! Простите, я вас сразу не заметил.

      – Как вы и говорили, сегодня опять идет дождь.

      – Это точно. – На лице Кисё появилась его обычная приветливая улыбка. – Как говорят в России, как будто воду льют из ковша?

      – Из ведра, – поправил Александр.

      – Вот как. А я думал, это про очищение, как в храме. – Кисё застегнул куртку. – Похолодало, вы не находите?

      Александр пожал плечами, показывая, что совершенно не мерзнет, и подошел ближе.

      – Часто приходите сюда молиться?

      – Я живу рядом, почему бы не зайти по пути в святилище и не поставить свежую веточку сакаки[77] для старого Хатимана. Ками-сама любят все свежее.

      Они медленно побрели вместе по сосновой аллее.

      – Вы, кажется, верите в богов, раз так долго молились.

      – А вы, значит, не верите? – Кисё искоса посмотрел на собеседника.

      – Ну, я… Вообще-то нет, не верю.

      – Совсем?

      – Ну я как-то…

      Кисё усмехнулся.

      – Ну согласитесь, Кисё, странно в современном мире верить в богов. – Александру стало неловко,

75

托鉢笠 – конусообразная шляпа странствующих монахов, обычно плетенная из бамбука, камыша или соломы.

76

狛犬 – пара мистических стражей, обычно при входах в синтоистские храмы, но встречаются и возле буддийских. Внешне комаину напоминают львов, но на самом деле это собаки (что следует и из их иероглифического названия, состоящего из знаков «статуя собаки» и «собака»).

77

榊 или サカキ – сакаки, или клейера японская, Cleyera japonica, вечнозеленое растение с плотными блестящими листьями, напоминающими листья чайного дерева. В синтоизме считается священным растением (даже в иероглифе его названия присутствует элемент «ками/бог»). Букетами из веток сакаки, долго сохраняющими свежесть, нередко украшают тории, также их ставят в вазы в святилищах.