Тень «Полярной звезды». Филип Пулман

не беспокойтесь, миссис Бад, ток очень слабый. А теперь, леди и джентльмены, не пора ли нам занять свои места вокруг стола?

      Стулья придвинули, и спириты вместе с гостями постарались более или менее удобно, насколько позволяла теснота, расположиться вокруг стола. Фредерик сел слева от миссис Бад, поставив перед собой электродермограф; Джим, не успев улизнуть, был схвачен сильными пальцами, унизанными кольцами, и решительно усажен справа от нее.

      – Свет, если можно, миссис Уилкокс, – сказал мистер Фримен Хамфриз.

      Хозяйка завернула один за другим газовые рожки, после чего села сама. Лишь слабое мерцание догоравшего в камине угля тускло освещало комнату. Воцарилось молчание.

      – Видите ли вы ваш аппарат, мистер Семпл? – вопросил президент каким-то нездешним голосом.

      – Прекрасно вижу, благодарю вас. Стрелка покрыта люминесцентной краской. Если вы готовы, миссис Бад, то я тоже.

      – Спасибо, мой милый, – сказала она безмятежным тоном – Соедините руки, леди и джентльмены.

      Все на ощупь отыскали руки друг друга и, ладонь в ладонь, положили их по краю стола. Круг замкнулся. Фредерик устремил глаза на коробку, его правая рука была зажата в теплой, потной руке миссис Бад, в левую вцепились костлявые пальцы мертвенно-бледной девицы, сидевшей с другой стороны.

      Стояла полная тишина.

      Прошла минута; миссис Бад издала долгий прерывистый вздох. Ее голова упала вперед, казалось, она задремала. Но вдруг проснулась и заговорила… мужским голосом.

      – Элла? – спросила она. – Элла, дорогая?

      Голос был богатый, сочный, и многие из сидящих вокруг стола почувствовали, как волосы на затылке встают дыбом. Миссис Джеймисон затрепетала и проговорила чуть слышно:

      – О! Чарльз!.. Чарльз! Это ты?

      – Конечно я, дорогая! – отозвался голос; это и вправду был голос мужчины, женщина имитировать такой голос не может, он напоен был шестидесятисемилетним общением с портвейном, сыром и изюмом.

      – Элла, дорогая моя, хотя мой уход и разлучил нас, наша любовь не должна охладеть…

      – О, никогда, Чарльз! Никогда!

      – Я с тобой постоянно, днем и ночью, моя милая. Скажи Филкинсу в лавке, чтобы он позаботился о сыре.

      – Позаботился о сыре… да-да…

      – И будь внимательнее с нашим мальчиком, Виктором. Боюсь, приятели оказывают на него дурное влияние.

      – О Чарльз, дорогой, что я могу…

      – Не бойся, Элла. Благословенный свет сияет, блаженный мир призывает меня, я должен возвращаться… не забудь про сыр, Элла. Филкинс недостаточно аккуратен с салфетками. Я ухожу… Я отправляюсь…

      – О Чарльз! О Чарльз! Прощай, любовь моя!

      Послышался вздох, и дух бакалейщика удалился. Миссис Бад потрясла головой, словно желая прочистить ее; миссис Джеймисон Уилкокс тихо плакала в носовой платочек с черной каймой, затем круг снова сомкнулся.

      Фредерик оглядел собравшихся. В полутьме было невозможно разглядеть лица, но атмосфера изменилась: все были возбуждены, все напряженно