Necrowave. Никита Королев

Покойся с миром, одинокая звезда», «Светоч, что единственно осветит для потомков наш тёмный, невежественный век…» – и… свободу. Я представил, и меня охватила спирающая дыхание, искристая эйфория, будто в полутёмный кабинет вошла та, кто воплотит мою задавленную, влачащуюся за мной с самого детства влажную фантазию.

      – Сколько?.. – с пересохшим горлом просипел я.

      – Ох ты как завёлся!.. Насчёт денег можешь не переживать – мы только тестируем услугу в здешних широтах, и для тебя, как для храброго испытателя, это не будет стоить ровным счётом ничего. Ты лучше составь щедрое завещание, пожертвуй копеечку фондам. – Ещё одна фантазия, промчавшись в голове, обдала всё нутро нежным, ласкающим теплом.

      – Ну уж нет… – отмахнулся я от него, – переродиться, начать всё сначала – и всё бесплатно? И что, я должен просто вам поверить?.. – Вольф ответил только какой-то понимающей, бессильной улыбкой. – Ну, есть же у вас наверняка какие-нибудь лицензии, сертификаты, книга отзывов, в конце концов…

      – А, ты про «Некрономикон», – фальшиво встрепенулся он. – Если серьёзно, загробная жизнь наших клиентов является юридической тайной, а сертификатов за неимением конкурентов у нас нет. Так что да, если хочешь умереть так, как всегда мечтал, придётся просто поверить на слово.

      Все эти побрякушки, украшавшие кабинет, сейчас показались мне такими фальшивыми, такими… съёмными. За ними мне вдруг отчётливо увиделись голые стены, которые останутся на следующий день, когда деревянные папуасы будут уже на полпути в африканские степи… Этот этнический скраб, тонизирующий тесный подвальчик посреди Москвы, был олицетворением того прохиндейского дурновкусия, которым морочат голову наивным мечтателям вроде меня. Конечно, они не хотят с меня ни копейки – а как ещё втиснуться ко мне в доверие?

      – Благо, – продолжил Вольф ровно там, где оборвались мои мысли, – никаких бумаг мы подписывать не просим (не будем же мы усложнять нашу шредерскую работу), никуда не торопим, так что ты пока погуляй, полюбуйся жизнью, а, если всё-таки надумаешь, приходи – через три дня уже всё будет готово.

      – И что, если я передумаю, никаких проблем? Могу даже не приходить?

      – Ды-а, – как-то пустяково пропел Вольф, отчего желание спорить и что-то уточнять тут же пропало.

      Весь следующий день я бесцельно блуждал по городу. Навещал родные улочки и слонялся по случайным дворам, с которыми меня связывала разве что любовь к печальной, окраинной красоте. И всюду за мной следовало ощущение какой-то волнительной невесомости всех чувств, которое отдаляло от меня эти места, делало их безнадёжно чужими. Их перспектива, сотканная из воспоминаний и фантазий, схлопывалась; они словно бы мелькали за окном такси, везущего меня в аэропорт.

      То же самое я почувствовал, когда уже под вечер вернулся домой. Коридор, увешанный фотографиями и бейджиками с крупнейших музыкальных фестивалей; полки, на которых Лера так старательно размещала всех этих