Рубин во мгле. Филип Пулман

портье да стреляя из резинки бумажными шариками в портрет королевы Виктории над камином.

      Когда Аделаида подошла и легонько постучала по стеклу, Джим ее не заметил вовсе: он был занят совершенствованием своей меткости. Старик приоткрыл окошко и крикнул:

      – Да? Что вам угодно?

      – Мисс Локхарт, – был ответ.

      Джим услышал и выглянул наружу.

      – Мисс Локхарт? Уверены? – спросил портье.

      Она кивнула.

      – А зачем она вам? – спросил Джим.

      – Не твое дело, бесенок, – сказал портье.

      Джим в отместку пульнул бумажным шариком в его голову и ловко увернулся от слабого подзатыльника, которым в ответ наградил его старик.

      – Если у вас есть послание для мисс Локхарт, я передам, – сказал Джим, – Давайте-ка его сюда.

      Он выскочил из комнаты и отвел девочку в сторону, чтобы быть вне досягаемости слуха портье.

      – Тебя как звать?

      – Аделаида.

      – Для чего тебе нужна мисс Локхарт?

      – Не знаю.

      – Кто же тебя послал?

      – Один господин.

      Джиму пришлось наклониться, чтобы расслышать ее слова, и тотчас же ему в нос ударила гремучая смесь запахов гостиницы миссис Холланд и немытого детского тела. Но мальчишка не был брезглив, к тому же он вспомнил нечто весьма важное.

      – Ты когда-нибудь слышала о чем-то, что называется семь блаженств?

      В последние две недели он спрашивал об этом всех, кого только мог, – кроме мистера Шелби; но ответ был всегда один и тот же: нет, никогда.

      Но она как раз слышала. И испугалась. Аделаида съежилась в своем плащике, и глаза ее потемнели.

      – Ну и что? – прошептала она.

      – Так ты слышала, да?

      Она кивнула.

      – Ну и что это такое? Это очень важно.

      – Я не знаю.

      – Где же ты слышала?

      Она скривила рот и посмотрела в сторону. Два клерка вышли из конторы и встали на верхних ступеньках лестницы, совсем недалеко от них.

      – Эге, – воскликнул один, – Погляди-ка на Джима. Да он завел себе девчонку!

      – Кто же твоя возлюбленная, Джим? – вторил ему другой.

      Джим метнул презрительный взгляд и изверг поток ругательств такой силы, что легко бы мог потопить линейный корабль. Он не особенно церемонился с клерками, они были для него низшей формой животного мира.

      – Нет, ты только послушай! – сказал первый, когда Джим остановился, чтобы перевести дыхание. – Какое красноречие!

      – Все дело в подаче, – заметил второй, – Сколько силы, сколько нечеловеческой страсти!

      – Вот именно нечеловеческой, – согласился первый.

      – Заткни хлебало, Скидмор, – ответил Джим, – Я не расположен терять время, слушая вашу болтовню. Эй, – сказал он Аделаиде, – пошли.

      Под рев и свист клерков Джим взял ее за руку и потащил на улицу.

      – Не обращай на них внимания, – сказал он, – Слушай-ка, ты должна рассказать мне о семи блаженствах. Здесь один человек умер из-за них.

      И он рассказал ей всю историю.