«Я жил тогда в Одессе пыльной…». Андрей Сметанкин

руки.

      Не смея мыслию обидеть,

      Не смея действием ударить,

      Как руку ей поцеловал

      (Я и поныне ощущаю

      Прикосновение к руке.

      О, это милое baise-main),

      Склонившись робко, будто отрок,

      Коснулся трепетно губами

      И откровенно оробел.

      Я по руке, белее лилий,

      Представил суть телесных линий,

      Увидел, словно изнутри,

      И сам от этого смутился —

      Душа, как варево, вскипела, —

      И стал пунцовым, хоть туши,

      Пред целомудренной, степенной

      Елизаветой, потерялся

      И прочь от чувства убежал.

      Она мила и превосходна,

      И обходительна, тактична,

      Умна донельзя, чёрт возьми!

      К тому ж, возвышенна, как небо,

      И, словно пашня, благодатна,

      Но только это не моё!

      Семья и дети между нами.

      Что предложить могу графине?

      Зачем подобный мезальянс?

      И в стороне стоять не в силах,

      Смотря на даму безучастно,

      Как будто мёртвый инвентарь…

      «Она печалилась в Одессе…»

      Она печалилась в Одессе,

      А я в слезах сидел в коляске,

      И та катилась по степи.

      Однообразная картина —

      Всё степь и степь до горизонта,

      И справа – степь, и слева – степь,

      И за спиной – одно и то же:

      Везде ковыль стоял упрямо,

      Нигде не видно деревца…

      …Итак, на чём остановился,

      А конь рассказчика споткнулся,

      Когда подковы напрочь сбил?

      Как мне теперь рассказ продолжить

      И как связать нить Артемиды?

      Ах, Воронцов?! Да, Воронцов.

      При всей присущей неприязни,

      По анекдоту, что случился,

      Сказать дурного не могу.

      Он человек весьма разумный,

      Хоть и заносчив, как британец,

      Но в коммерсантах знает толк,

      Душой и сердцем огорчаясь

      За рабство родины отсталой,

      Коль крепостные нам – рабы.

      А если так, то крепостные

      По всей империи бескрайней —

      Не наша сила, а недуг.

      Недуг тяжёлый и опасный,

      Недуг коварный, вездесущий,

      Который надобно лечить,

      Когда великая Россия

      В своих безрадостных пределах

      Сама служанка и слуга

      Среди лихих землевладельцев,

      И средь помещиков жестоких,

      Чей бог лишь выгода одна.

      Для экономики державы,

      Старался граф вдали от трона,

      Как всей Тавриды дирижёр

      И территории подвластной,

      А то недуги разовьются —

      Покроют