Секретный дьяк. Геннадий Прашкевич

воинских людей, о том готов самолично объявить в Якуцкой канцелярии или в Санкт-Петербурхе судьям Коллегии…»

      Думный дьяк даже застонал, приложив ладони к вискам.

      – «В прошлом 720 году, – наизусть продолжал Иван, – вышел из Камчатки в Якуцк, откуда сильно хотел проследовать в сибирский город Тобольск для благословения Преосвященным Архиереем построения на Камчатке новой пустыни…»

      – Хватит, – прервал Матвеев. – Изложишь на бумаге. Все подробно изложишь до последней буквицы. – И жадно спросил: – Кто подписал челобитную?

      – Не разобрал, – повинился Иван. – Богом клянусь, не разобрал. Имя совсем как у меня – Иван, а фамилия длинная, написана хитро, со всякими завитушками. Вроде – Козырь. Но это не вся фамилия, это только ее начало.

      – Козырь?

      Иван удивился волнению думного дьяка:

      – Истинно так. Неужто знаком вам такой человек?

      Думный дьяк диковато блеснул глазами, покачал головой:

      – Я, может, уже не один десяток лет охочусь за тем Козырем.

      – Да зачем?

      – Может, и скажу, – неопределенно и с некоторой даже угрозой в голосе пообещал Матвеев. – Может, и скажу. Теперь от тебя все зависит. Если солгал, Иван, завидовать тебе не будет никто. Пойман ты Богом и царем Петром Алексичем, а еще собственной глупостью. И если солгал, если придумал хоть одно слово, если сам наобум изобрел чертежик и ничем не подтвердишь свои слова, совсем плохо придется тебе.

      – Да ни слова я не придумал, – совсем уже робко ответил Иван. – Память у меня такая, что я все помню. Тот казак сам проведывал Апонское государство. Так и писал в своих бумагах, что лежит оно на морской губе, званием Нифонское. И люди там зовутся – государственные городовые нифонцы. И царя у них не полагается видеть. И имена царей в той стране нечеловеческие. Коль назначен там выезд царя, все встречные падают наземь и не смеют смотреть на своего царя.

      – Неужто добрался? Как так? – негромко, как бы сам себя спросил Матвеев. – Неужто обошел всех? – И задохнулся, ударил кулаком по скамье. – Было там имя?

      – Так я ж говорю, что было. Совсем явственное – Иван. А дальше длинно, кудряво.

      – При зоркости-то твоей, Иван, при постыдном твоем любопытстве неужто полностью не разобрал имя?

      – Не смог разобрать. Только самое начало – Козырь.

      – А если под пыткой? Вспомнишь? – сказал, будто холоду напустил в комнату.

      – Да как, дядя? – вскрикнул Иван. – Почему ж под пыткой? Я все рассказал! – И испугался, вспомнив казачьего десятника: – Это что же за опасный такой человек? Почему страшен?

      – Да потому, что этого человека давно ждут плаха и виселица, – медленно произнес Матвеев. – Мне этот человек Волотьку должен.

      И добавил глухо:

      – Атласова.

      Часть II. Путешествие из Санкт-Петербурга в Якутск

      Февраль 1722-август 1723 гг.

      Что ветры мне и сине море?

      Что гром, и шторм, и океан?

      Где ужасы и где здесь горе,

      Когда в руках с вином стакан?

      Спасет