Куда уходят умершие?. Андрей Андреевич Храбрый

никакой другой реакции и не ожидал: навидался он этих плутовок, которые, уставившись в захлопнувшиеся перед носом двери, кроме которых, даже если нет отходящих от дверного проема стен, не видят ничего, после гордых молчаний сходят с ума от угрызений одиночества, выплакивают пьяными не без прикрас все несправедливости жизни ночью в баре первому попавшемуся, у кого на уме лишь одно: как бы напиться до звездочек в голове и полегче затащить в постель несчастную. А та, ведь не раздумывая полезет, поддавшись грубой ласке, а потом пустится рыдать дальше, проклиная во всех бедах в очередной потаскуху жизнь…

      Где-то месяц спустя, когда Санкт-Петербург накрыло одеяло белого снега, запоминающее отпечатки обуви, она явилась незваной гостьей на кладбище, чтобы молча уткнуться взглядом на могильную плиту. Скрепив ладони на уровне нижней части живота, Дарья смотрела куда-то вниз, на нетронутый снег, виноватыми глазами. А в чем они раскаивались – не знала даже она сама. В голове царила темнющая пустота, настолько темная, что даже ее границы казались продолжением, которое только невозможно рассмотреть. Пара пучков живых темно-каштановых волос вырывалась из-под шапки и настырно лезла на лоб.

      За спиной послышался хруст, а затем еще один и еще: шаги все ближе и ближе, а кладбище – молчаливое сборище одиноких холодных каменных глыб, отполированных и получивших форму креста или прямоугольника человеком, с высеченными именами и цифрами – давило пустынней, и остывшие голоса, выстреливая из-под земли, словно бросились плясать вальс вместе с воздухом. И никого, и ничего на этом поле, одна обнаженность – природа будто бы сдала границы, – а вместе с ней неизвестные, чужие ушедшие под одеялами снега и земли: а шаги уже почти что за самой спиной. На надгробиях белые шапки, в отдаленности деревья выстроились темной стеной с многочисленными проломами. Не слышно ни взмахов крыльев, ни криков птиц – тишина кладбища. И какими же близкими сейчас ей казались деревья, а все из-за того, что и они живут своей, другой, непонятной людям жизнью, но, главное, живут и, как считаю дети, даже чувствуют…

      Головокружительная пустота, и за руку, чтобы не упасть, некого схватить.

      И эти шаги, шаги, шаги…

      Громкие, беспощадно раздавливающие снег, который от боли будто стонет не хрустом, а жалостливым криком.

      А вдруг кто-то вот-вот схватит костлявой рукой, задушит и утащит развлекаться под землю…?

      Дарья не выдержала – быстро обернулась. Фотография тут же спряталась за спиной в объятьях двух рук.

      – А я вас сразу издалека и не признал. Напугал?

      – Следите за мной?

      Мужская насмешка вопреки предназначенному безобидному замыслу остервенелой бурей подняла на воздух в женщине деревянную шхуну, чтобы разбить ее о голые копья скал. Она ощутила, как мнется плотная бумага под кончиками пальцев, а из-под пальто струится наверх по горлу неприятно обжигающий пар ярости.

      – Мимо проходил. У меня тут тоже кое-кто похоронен.

      – С вашими-то возможностями вероятность случайности нашей встречи сводится