Та, которой нет. Маша Ловыгина

тело на четвереньки. Его опять замутило, повело. Следовало взять себя в руки, но они отказывались его слушать – дрожали, мучительно ныли, так некстати вдруг вспомнив мягкость волос Стаси и тепло её тела. Непостижимо – его мозг, кажется, замер, не в силах принять утрату, а тело помнило, саднило каждой клеточкой, само требовало этот наркотик, которым для него стала эта девушка…

      – Девочка моя… – прошептал Бархатов и опять удивился собственному голосу. Да что это с ним?!

      Через силу Бархатов поднялся, шаркая подошёл к зеркалу – ни пылинки. Никаких тараканов и раздавленный мух. Взгляд выцепил бутон каллы на уровне его бедра. Длинный стебель с нежной верхушкой.

      «Белое каре, как у меня!» – сказала Стася, когда принимала букет.

      Стебель у цветка такой же гибкий и сильный, как её тело.

      Тот, кто назначил каллы символом смерти, оказался прав. Но Стася любила их… А он потворствовал ее желаниям. Как мог…

      Бархатов поморщился и, ощерившись, словно загнанный волк, вытащил цветы из вазона, смял их, задыхаясь от ванильного запаха, открыл входную дверь и выбросил на узорчатую плитку холла.

      Стало немного легче. Кирилл рванул в ванную комнату, включил воду в душевой кабине, разделся и встал под ледяные струи. Зашипев, всё же добавил горячей воды. Стоя под искусственным ливнем, закрыл глаза.

      …Тонкие руки нежно обхватили его за плечи, медленно стали опускаться вниз, очерчивая контуры тела…

      – Какой большой мальчик… Что я должна сделать, Кирилл Андреевич? – За лёгкой хрипотцой он слышит насмешливые нотки в голосе Стаси. – Кирилл Андреевич?..

      Бархатов вздрогнул.

      – Кирилл Андреевич? Это я! У вас всё в порядке?

      – Да! – Бархатов выключил воду и вытер полотенцем лицо и волосы. Теперь в зеркале отобразилось его тело – подтянутое, рифлёное, отполированное спортом, частыми массажами и маслами. Он всегда гордился своей формой. Что ж, надо отдать должное предкам по отцовской линии. В молодости даже его папашка выглядел прилично, а он всякому спорту предпочитал один – литробол.

      Опять эти глупые аналогии и воспоминания. Пора заканчивать с этим, пока сам себе не опротивел.

      – Олег, – Бархатов, запахнув халат, вошёл в гостиную.

      Матушкин дождался окончания работы кофемашины и, аккуратно прихватив чашку, поставил её перед Бархатовым. Рука его дрожала. Он и сам видел это, поэтому старательно отводил глаза под пристальным взглядом начальника и сел чуть в стороне, на краешек дивана.

      Не прикоснувшись к кофе, Бархатов выжидающе молчал.

      Матушкин кашлянул:

      – Я сейчас оттуда, – он махнул рукой в сторону прихожей. – Там всё закончили. С машиной, я имею в виду.

      Бархатов нахмурил тёмные густые брови.

      Матушкин вытер бледное лицо и развёл руками:

      – Кирилл Андреевич, вот получается пока так – не нашли…

      Бархатов наклонился вперёд, сверля зама глазами.

      – Вы же понимаете, они, то есть водолазы,