Невеста стального магната. Елена Гром

всегда сногсшибательна в белом манто и высоких ботфортах. «Зима не повод быть страшилой» – её слова. – Она от собственного успеха впала в ступор. Ау… Детка?

      – Все нормально… – быстро отключаю телефон, бросаю в рюкзак. Его через плечо и встаю. – Ступор прошел, я готова.

      По прищуренному взгляду Жени понимаю – не поверила.

      Она читает меня как открытую книгу. Для Толи же я святой трактат, который трогать нельзя.

      – Тогда вперед, – подходит Женя и под руку берет, а Толя сзади плетется. – Потом все расскажешь.

      – Да нечего рассказывать.

      – Ну посмотрим, – говорит она, пока выходим в холл театра, где еще никто не разошелся. Неожиданно оглушает криком: – А вот и мои поклонники… Или не мои.

      Мама – все еще в расцвете сил и стройности. Папа с небольшим комком нервов, лысиной. Сегодня еще и с цветами.

      – Спасибо, мои дорогие, – обнимаю обоих, чувствую привычный запах борща и душок дешевых сигарет. Улыбаюсь.

      Роднее у меня никого нет. Была еще сестра. Но пропала два года назад. Несмотря на нелады с ней в отношениях, меня не отпускает чувство вины из–за ее исчезновения. Ведь косвенно к этому причастна я.

      И Борис.

      Он причастен ко всему, что со мной происходило раньше.

      Но не теперь. Теперь он не имеет власти надо мной.

      А СМС…

      Ну пришел на премьеру, ну убедился, что во мне все так же нет ничего интересного. Ну узнал новый номер телефона.

      Не нужна я ему больше.

      Бесполезная инвестиция, которая не принесла доход.

      Передаю цветы нетерпеливой Жене, и мы идем к выходу. Я стараюсь ни оглядываться, ни думать о том, что прямо сейчас он все еще в театре. Смотрит прямо на меня.

      Нет. Нет. Наверняка он уже уехал. С очень красивой женщиной, которая уже отсасывает ему в машине. Все, как он любит.

      Все, как любила я. Потому что его удовольствие было приоритетным, даже если шло вразрез с моим комфортом.

      Главное, что «было». Теперь это разбитое прошлое, осколки которого я давно подмела и выбросила в мусорное ведро.

      – Господи… – ахает Женя, и меня прошибает озноб. Но увидев, на кого она уставилась, по телу разливается спокойствие.

      Шолохов любит привлекать к себе внимание прессы. Он вообще любит, когда его любят. Пока Женя расспрашивает Толю о «том самом Шолохове Константине», бросаю взгляд на свое запястье.

      Странно, но показалось, что тем, как режиссер сжал его, он что–то хотел мне сказать.

      – Это тот, что стульями кидается? Ой… Я бы не отказалась ощутить на себе силу его рук. Очень надеюсь, он спит не только с актрисами. Нина. Иди. Он зовет тебя, – подталкивает меня Женя, за что получает огненную стрелу в моем взгляде. Толя вручает мне один из букетов, и я иду к режиссеру.

      Он действительно меня подзывает.

      Обхватывая талию и прижимая к себе, он рассказывает всем о моем фантастическом везении. О том, как среди бесталанных студентов отыскал алмаз и придал ему блеска.

      Почему–то на этих словах мне становится неудобно, тошно… А прошлое и мысли про огранку начинают заполнять сознание. Почти