Ветвь Долгорукого. Николай Ильинский

и Иларион.

      – Почему же не возьмут тебя, – пожал плечами Иларион, – возьмут непременно… В дороге и ты им подмога, они все уже старенькие… Ты тут пока передохни, я сейчас…

      Иларион вышел, но вскоре вернулся, неся в руках простынь, одеяло, нечто вроде подушки.

      – Новым мы не располагаем, – стал оправдываться Иларион, расстилая простынь. – Вот убрус[87]… Небось не забыл родной язык?

      – Ну что ты, отец Иларион! Как можно! Полотенце мягкое…

      – То-то же, – усмехнулся довольный монах и после паузы сказал: – Живем мы, как и положено монашескому сословию, по Студийскому уставу…

      – А это какой устав? – не понял Олекса.

      – Ну, тот, что Феодор Студит написал… Еще во времена императора Византии Льва Армянина, что гонения на христиан устраивал… Ну, побудешь у нас, многое узнаешь… Что-то и я тебе расскажу… А теперь пойдем в трапезную, поужинаем и спать… Да, – остановился у порога Иларион, – ты уж молись, как все монахи. У нас так заведено.

      – Не подведу, отец Иларион, – улыбнулся Олекса, – особенно, когда за ужин возьмусь… Ей-богу, проголодался, аки зверь!..

      Полоцких в трапезной Олекса не увидел, подумал, что они ведь княжеского роду. Давид Святославич вообще не монашествующий, он обычный светский князь, ему ли лакомиться таким ужином.

      Укладывал Олексу спать опять же Иларион.

      – Спи и ни о чем не думай, не выспишься – хилым весь день будешь, – напуствовал монах. – Хотя по дому как не будешь думать! Я вот тоже скучаю… Принимая схиму, почему я имя Иларион взял? Не догадываешься? Кумекай! Чтоб все время помнил о том, что первым русским митрополитом был Иларион, возведенным в этот высокий сан указанием самого Ярослава Владимировича, а если Иларион, то, стало быть, и Русь… Особливо это важно здесь, вдалеке!.. Я ведь из Печерской лавры сюда пришел, а вернусь ли в Киев, не знаю… Пути Господни неисповедимы… Так-то!.. Ну, спи, – перекрестил Иларион Олексу и вышел.

      Тишина заполнила келью. Олекса уснул не сразу – жестко и узко было на диванчике, не так повернешься – свалишься на каменный пол. «Не думай ни о чем, – вспомнил слова Илариона Олекса, – а сам нагнал такую скуку по дому…» И вспомнился ему небольшой, но такой уютный Новгород-Северский, узкие улочки, люди добрые, ласковые, почти все знакомые. Отец рано вставал, до разгара зари, брал на плечи снасти и шел к Десне, где у берега стояла плоскодонка. Часто он шел вместе с соседом Нефедом, тоже заядлым рыбаком. Вместе ловили щук, окуней, плотву. Ближе к полудню, когда солнце уже стояло почти над головой, Олекса садил на шею двухлетнюю Аринушку, дочку Нефеда и, представляя себя конем, рысью бежал к реке. Девочка чувствовала себя седоком, била его по груди босыми ножками, держась за волосы на его голове, и весело смеялась. Аринушка плакала, когда он с отцом покидал родной дом, а Нефед обещал присматривать и за домом, и за другими постройками на широком дворе, огороженном деревянным забором, до их возвращения. Но отцу не суждено было возвратиться, действительно,

87

Убрус – полотенце (др.-рус.).