Путешествие в бескрайнюю плоть. Ринат Валиуллин

она решила, что раз так долго думает, то это точно не любовь, что на х… любовь большую, что она у неё уже была, и что ей нужна ещё больше.

      – Складно излагаешь, может, ты её сам написал?

      – Нет, подсознание извергло.

      – А ты наверняка пишешь сам.

      – Пробовал.

      – А почему мне не показывал?

      – Слишком много личного.

      – Вот где ты его прячешь? Колись, что там?

      – Там описаны тысяча и одна ночь моей холостой жизни.

      – Ого! Не тяжело носить столько опыта?

      – Вот и приходится выплескивать.

      – Как хорошо на улице после книжного магазина! Сразу жить хочется.

      – Обычно я из библиотеки выползал с таким чувством… канцелярской крысой.

      – Лучше уж канцелярской, чем подопытной.

      – Подопытные – это те, которым не хватило опыта, чтобы их избежать.

      Солнце заворачивалось в занавески облаков, день закрывал глаза, его чёрные ресницы бросали серые тени предметам, дабы те прикрылись на ночь. Хотя молоко воздуха ещё не остыло. Дом Мэри подходил к нам медленно и грациозно, он, сталинский, загораживал небо серым кителем облицовки, как образ сурового вождя во времена строительства. Любопытство окон пряталось под веками штор, за каждым из них – хозяйство, частное, мелкобуржуазное – латифундии на замках. Нас съел прохладный подъезд, затем обнял лифт, чтобы доставить на последний этаж. На седьмой этаж – как на седьмое небо. Лифты созданы для поцелуев. Всё ещё продолжая целоваться, мы вывалились на площадку.

      – Приехали, – Мэри раскрыла свою сумочку, из которой в её ладонь бросился ключ, будто он страшно соскучился по своей хозяйке, лёжа там в темноте, в ароматах косметики и подкладки. Мэри вложила его в рот входной двери и сделала три оборота, замок что-то прошамкал железными зубами, дверь отворилась.

      – Прошу.

      Все квартиры начинаются с коридоров: маленьких, тесных, больших, толстых, вытянутых, худых, тёмных, светлых, заваленных тапочками, шубами, коробками, велосипедами, с запахом и без. По сути – это просторный шкаф для одежды и обуви и камерный зал для медленных танцев встреч и расставаний. В этом коридоре не было ничего лишнего, даже я не был здесь ещё лишним. Между словами «проходи» и «не стесняйся» всегда остаётся небольшая щёлочка, в которую и проскальзывает гость.

      – Хорошо у тебя, светло.

      – Не паясничай.

      – Какое древнее слово, специально для меня хранила?

      – У меня таких много, я думала, ты уже привык.

      – Разве я похож на паяца?

      – Нет, ты похож на предмет.

      – На что?

      – На предмет моей любви, – поцеловала она мою щёку.

      – Ты так вкусно меня целуешь, что открывается аппетит.

      – Ща, чай поставлю. Может, суп будешь?

      – А какой?

      – Солянка, мама варила.

      – Нет, всё равно не буду.

      – В смысле – «всё равно»?

      – Я просто так переспросил, часто спрашиваешь, уже зная, что тебе это не нужно, а всё равно спрашиваешь. Не обращай внимания.

      – А что будешь?

      – Пиво.

      – Ты