Римская карусель. Первая книга цикла «Время орбинавтов». Марк Дельта

несчастного дяди Публия и его жены толкнул ее на догадку о том, что Этеокл написал донос на ее Кассия Старшего, а без этой догадки она не открыла бы своих способностей и не спасла бы отца.

      Неужели, неужели, неужели, думала Кассия, она прожила бы всю жизнь, не узнав об этом поразительном даре, если бы не гибель Публия и Метелии? Время шло, жалость к безвинно казненным родственникам постепенно притуплялась, и Кассия все отчетливее понимала: если бы боги предложили ей спасти дядю с его женой, но за это она никогда не узнала бы о своей способности менять прошлое, она бы на это не пошла!

      Порой ей приходило в голову, что Публия и Метелию необходимо было принести в жертву некоему неведомому и могущественному божеству в обмен за подобный дар. Это было нелепо, ибо Кассия никакой ответственности за их смерть не несла и даже попыталась их спасти. Но, вопреки всем доводам рассудка, она чувствовала, будто сама была жрицей, сотворившей жертвоприношение божеству, и – о бесчувственность! – не жалела о своем выборе.

      Что это было за божество, Кассия не ведала.

      За месяцы, предшествовавшие совершеннолетию Кассии Луциллы, она резко изменилась внешне. Угловатость исчезла, худое тело обрело стройность и изящную плавность движений. Лицо ее почти не изменилось – те же не совсем правильные черты, те же зеленые глаза, то распахивающиеся, то превращающиеся в щелочки, как у кошки, одна бровь немного выше другой, – но это лицо излучало теперь такую уверенность в собственной неотразимости, что действительно воспринималось таковым. Каждый шаг Кассии был грациозен, голос обрел приятную мелодичность, и она все чаще замечала восхищенные взгляды мужчин – от сыновей сенаторов до вольноотпущенников и цирковых атлетов.

      – Ты теперь Пифагор, вселившийся в тело Елены Прекрасной, – говорил ей отец, удивляясь и радуясь этой метаморфозе.

      Сама Кассия очень ясно осознавала случившуюся с ней перемену, пристрастившись в последнее время к разглядыванию своего обнаженного тела в зеркале и досадуя на тусклость полированной металлической поверхности. Впрочем, несовершенство отражения не могло скрыть соразмерности форм. Привыкать к таким метаморфозам было приятно. Кассия медленно водила узкой рукой от сосков до лобка, вздрагивая и сладостно замирая, не отрывая глаз от фигуры в таинственной матовой глубине зеркала, и та своей безупречностью и томной грацией казалась ей Ледой, способной соблазнить верховного бога.

      Как-то само собой получилось, что в стайке молодых девушек, с которыми водилась Кассия, она заняла с безропотного согласия остальных верховодящую роль. Какое-то время сопротивлялась Курция Прима. Не будучи в состоянии потягаться с Кассией во внешней привлекательности и уж тем более в начитанности и быстроте ума, Прима поначалу надеялась сохранить за собой преимущество в гимнастическом зале, прежде бывшее неоспоримым. Однако ей пришлось уступить и в этом.

      Прежде