А ночь была как музыка, как милость. Валерий Столыпин

руками, звала, о чём-то молила. Ниточка, связывающая их сердца, вибрировала, переливаясь радужным разноцветьем, натягивалась, сохраняя из последних сил упругость, и вдруг лопнула.

      Генка задохнулся, забылся, не имея возможности вдохнуть полной грудью, и впал в забытьё.

      Он справился, отпустил, переболел, погрузился со временем в новую жизнь.

      Жанна – не смогла.

      По тонкому льду

      Взмокшая, с замирающим сердцем и прерывистым дыханием, Вера вздрогнула и проснулась, то ли от внезапного грозового разряда за окном, то ли приснилось что-то нехорошее.

      В стекло барабанили крупные дождевые капли, резвилась, выплёскивая накопленную силу и удаль молодецкую стихия, сверкая и гремя во всю мощь необузданного летнего характера.

      Семён спал, отодвинувшись на пионерское расстояние, лицом к стеночке.

      В том не было бы ничего странного. Вера всегда ложилась на краю, с тех пор как родилась Катенька, чтобы любимый, к тому же кормилец, мог выспаться перед изнурительным рабочим днём. Только прежде муж прижимался к ней всем корпусом, даже во сне нежно лаская чувствительную грудь, сопел, приятно уткнувшись холодным носом в шею, и закидывал на неё ногу.

      Что-то в их отношениях изменилось внезапно, вдруг. Понять, что именно стало не так, было сложно.

      Вера беззвучно встала, долго смотрела на мелькающий в грозовых отблесках силуэт такого близкого и в то же время далёкого мужчины, с которым сроднилась за долгие восемь лет совместной жизни, который был частью её существа.

      Был…

      Почему так случилось, какое могущественное явление вмешалось в их семейное счастье, заставляя просыпаться в поту среди ночи, разделять жизнь на “до”, и “после”? Отчего ей кажется, что любовь и благополучие остались в прошлом, лишая настоящего и будущего?

      Впрочем, зачем кокетничать, скрывать от самой себя не просто сомнения, не банальные комплексы, а вполне материальные метки, несущие в себе угрозу?

      Первой ласточкой в череде причин, выбивших Веру из устойчивого равновесия, был едва уловимый запах чужой женщины на вороте рубашки, брошенной Семёном в стирку.

      Смутные сомнения терзали мозг как повторяющаяся музыкальная фраза на заезженной пластинке. Вера в  непорочность единственного и родного человечка стёрли неприятные ассоциации.

      Но волосы, длинные вьющиеся ниточки рыжего цвета. Вера внимательно  рассмотрела их сквозь увеличительное стекло, уложив на мелованную бумагу. Сомнений быть не могло: волосы, на супружеской постели, явно женские волосы.

      Спустя несколько дней Семён замкнулся, стал задерживаться на работе, без ужина ложился спать, отвернувшись к злополучной стенке, перестал не только ласкать, дотрагиваться.

      В выходной день муж обложился книгами, что-то записывал.

      И весь день молчал.

      Это было невыносимо.

      Вера не выдержала давления обстоятельств, собралась и ушла к единственной подруге, бывшей однокласснице, Люсеньке Роповой, с которой не виделась