Дом из парафина. Анаит Сагоян

каждую неделю посещаю церковь, – начала вдруг она, явно обращаясь к Инге, и Инга, желая проявить внимание, доверительно склонилась к женщине. – Про свадебное платье у священника вот спрашивала. Мы с мужем развелись, а я боюсь, что развод – это грех. Ведь мы венчались. И я просила у священника разрешения.

      – На что? – С каждым вяло и медленно произнесенным женщиной словом Инге становилось скучнее и тоскливее, но железная дверь АТС была все еще наглухо закрыта, а слово «доллар», выкрикиваемое толпой, зазвучало с маниакальной хрипотцой.

      – Платье свадебное сжечь.

      – Ой, – смогла лишь выдавить Инга.

      – У меня вообще очень много вопросов к Богу. Вот, например, что мне делать с бутылочками, в которых я воду святую хранила? Ну не выбрасывать же! – И незнакомка стыдливо приложила два пальца к губам. – Или вот брат мой в деревне коз пасет и потому не успевает молиться. Это грех?

      Инга втянула голову в плечи, оглянулась в сторону беснующейся толпы.

      – Так это грех? – переспросила женщина.

      – А… Это вы меня спрашивали? Извините, я не сразу поняла, что меня. Не знаю. – смутилась Инга.

      – Вот потому я и хожу в церковь. Все ответы там, – благоговейно заключила женщина и, не сказав больше ни слова, потерялась в густой толпе, уйдя в самое ее пекло и затянув туда дочь. Сандрик успел разглядеть маленькую, тонкую ручку девочки, которую уже через секунду проглотила мутная гуща толпы.

      – Мам, у меня идет кровь, – решил Сандрик, просунув руку под воротник куртки на загривке.

      – Как кровь?! – встрепенулась Инга и, оттянув воротник, заглянула внутрь. – Болит?

      – Нет, мокро и липко. Как тогда, когда я разодрал колено.

      – Это пот, сынок, – с облегчением выдохнула Инга, когда вытянула мокрую ладонь из-под куртки сына. – Ты просто вспотел. Потерпи еще немного. У тебя же ничего не болит?

      – Я не знаю.

      – Ну как так?

      – Я не могу понять, болит или нет. Я не чувствую.

      – Просто потерпи. Дома чай горячий попьешь.

      Сандрик снова просунул руку под воротник, потом достал и внимательно оглядел.

      –. я историю с елкой как-то заела, запила. Да забыла уже. А он мне вчера очередное выдает: темнота, мол, по-другому пахнет. Закроешь глаза в темноте, представляешь, что не знаешь, как сейчас на самом деле темно, и вдыхаешь через нос. Темно. А я устала слушать этот бред. Он же еще год назад нормальным был. С ним теперь уже и не выпьешь. Свое толкает.

      – Он же у тебя раньше медбратом работал.

      – Ах, какая теперь разница?! – Женщина в толпе устало махнула рукой. – Ну работал. Пока крыша не съехала. А сейчас только и рассказывает сказки. Помню, говорит, тело мертвое привезли ночью. Все ушли, на меня труп оставили и на студента одного, недоучку. А тело стонет и скрипит. Пальцами дергает. Студент как в угол забьется, в стену вжался. Бога зовет, крестик из-под халата достал и целует.

      – Кошмар какой!

      – Стоны и скрипы умерших людей – это у них там в порядке вещей. На голосовых связках,