Когда побегут мурашки. Вера Салагаева

Вскочив с кровати, учитель прошла на кухню, открыла кран и сунула голову под холодную струю. Вот так, – метнулось где-то у лба, когда она, закрыв кран, откидывала мокрые, прилипшие к лицу, волосы и облизывала холодные капли с губ. Я перегреваюсь? Подумала она, обматывая голову полотенцем. Когда она снова обжила кровать, взгляд поймал телефон, но разум увёл его в потолок. Я не должна делать этого, приказала она себе. Но, лёжа с открытыми глазами, она ждала завтрашнего дня, ведь в нём будет он.

      Обычно пустующий и тёмный дом Репниных, сегодня светился всеми окнами. Хозяйка дома колдовала на кухне. Швырнув рюкзак на середину гостиной, Дима подошёл и обнял мать.

      – Не ожидал, сиротка, – весело проговорила она, целуя сына. – Ты так красив, когда удивляешься, поэтому удивись ещё раз: Я блинов испекла.

      Дима глянул на золотистую стопку и тут же, сел за стол. Хрупкая красивая женщина с тёмными длинными волосами, умело уложенными на голове во французский твист, поставила на стол розетку с прозрачным липовым мёдом и подвинула к сыну всю блинную башню. – Ешь, и рассказывай, откуда ссадины, как протекает жизнь брошенного ребёнка и как сдал экзамен.

      – Нарвался, нормально, пойдёт, – тремя словами отмахнулся сын.

      – Глаза не лгут, а нарываться, ты – мастер. Язык-то без костей. Она чмокнула сына в макушку и увидев пластырь, всколыхнулась. – Голова болит? Может в больницу?

      – Странная вы женщина, Елизавета Васильевна. Знаете же, что дурную голову и молот не берёт. Чего же, волнуетесь?

      – Люблю я тебя, мой ангел, – вздохнула она. – Редко вижу, разговариваю, обнимаю, а ночью, мы с папой в Чехию улетаем.

      – Значит, я не увижу гения науки и спасителя мира Александра Дмитриевича Репнина. Как он вообще, папа?

      – По уши в исследованиях. Тестирует новую разработку. Больше сказать не могу.

      – Вы что, супермена создали?

      – Да какое там. Столько вопросов, вот прибежала ненадолго. Давай, ешь, не отвлекайся.

      – Спасибо, я насытился. – Встал, поцеловал маму. – Уходишь, уже?

      – Надо, сынок. Прости. – Елизавета Васильевна обняла сына. – Чудо моё лаковое. – Ласковые пальцы взъерошили чёлку сына.

      – Иди, уже. Чую пятки плавятся, – отпустил сын. – Папе, привет. Не скучайте.

      Отстранился от матери, прошёл в гостиную, подхватил рюкзак и побежал по лестнице, ведущую в его комнату.

      – Если голова будет болеть, обратись к Матвею Алексеевичу, – прилетел мамин встревоженный голос.

      – Ладно, – прилетело сверху и женщина глубоко вздохнула.

      Сытные блины и ласковые мамины руки разморили Диму и веки, отяжелев, слиплись. Его разбудил звонок. Нашарив телефон на кровати, Дима поднёс его к уху.

      – Где ты? – донеслось издали.

      – В графских развалинах, – уведомил сонный голос.

      – Кати сюда, все в сборе. Приедешь?

      – Скоро буду, – подтвердил Дима и отбросил телефон.

      Загородный дом Смоляковых располагался в зелёной зоне – островке