Романовы. Надин Брандес

Завтра. Силой.

      Приказ Юровского обсуждению не подлежал. Мое самообладание выскользнуло сквозь пальцы. Чувства рвались наружу пронзительным воплем. Не может быть, что нас разлучают! Зачем? Для чего понадобилось увозить папу с такой срочностью? Да еще и не сообщив нам, куда именно?

      Юровский развернулся на каблуках и обратился к трем большевистским солдатам:

      – Проследите за сборами.

      Обыска не было. Я зря сожгла дневники. Вместо этого они разрывали на части нас. С учетом болезни Алексея и пошатнувшегося здоровья мамы… возможно, мы последний раз вместе.

      Вероятно, папа ощутил растущее во мне возмущение, потому что подхватил меня за локоть и повлек прочь.

      – Пойдем, Настя.

      – Они не могут разлучить нас! – прошипела я, едва мы оставили конвоиров позади. – Ты им не позволишь!

      – Мы не в том положении, чтобы спорить.

      – Но куда? Куда они отсылают тебя?

      – Наверное, в Москву, на суд.

      Мой гнев пылал ярче, чем страницы сожженных дневников.

      – Будь прокляты эти большевики! Мне следовало бы продырявить подошвы всех их сапог!

      – Вот почему ты должна остаться, Настя, – улыбнулся в усы папа. – Чтобы подбадривать всех своими проделками.

      Я остановилась как вкопанная.

      – Я должна остаться?! – Он уже все решил?

      – Мне нужно, чтобы ты кое-что здесь сделала…

      – Николай… – Мама догоняла нас быстро, но не теряя самообладания. Ее тревогу выдавали лишь хрупкие пальцы, сжимавшие потрепанный носовой платок. Папа подошел к ней.

      Я тяжело зашагала прочь от них, от боли, предоставляя отцу возможность действовать как должно и принимать решения, требовавшие полной концентрации. Жаль, что ни одно из них не предусматривало склеивания моего разбитого сердца.

      Но не только у меня оно обливалось кровью. Нам всем предстояло нести эту боль.

      Я пришла в себя уже в комнате Алексея, сидя у его постели, в то время как он кашлял – слабое, тяжело дышащее создание.

      Но это значительно лучше, чем мучительный отрывистый и сухой кашель, который на прошлой неделе стал причиной кровотечения и дал осложнение на почки.

      Алексей и раньше шел рука об руку со смертью. Гемофилия никогда не обещала ему долгой жизни. Но когда Распутин еще был жив, он мог исцелить раны Алексея одним-единственным словом, даже из другого города, по телефонной линии.

      Теперь же ничто не могло спасти брата, за исключением его собственного желания жить.

      Это изменится, если я смогу больше узнать о колдовстве. Мне не терпелось взять немецкую книгу заклинаний и прочесть ее прямо под носом большевиков.

      Кашель Алексея утих, и он взглянул на меня, слегка прищурив запавшие глаза.

      – У тебя мрачный вид.

      Я улыбнулась, успокоенная родным человеком, который понимал: шутка может прогнать даже самые тяжелые мысли.

      – Это потому, что ты разленился и валяешься в постели, а мне приходится выполнять