Стена Неведения. Геннадий Владимирович Тарасов

склонность, конечно, была изначально, но в основном сказываются годы упорных тренировок. Постоянные упражнения в маскировке. Терпенье и труд, что называется. Ну и, конечно, путеводные примеры из классики, вам они известны.

      – Сан Саныч, – поинтересовался Серж, – скажите, а вы только для нас можете стать невидимым?

      – Что вы имеете в виду?

      – Кошки, собачки, например?

      – О, нет, животных обмануть практически невозможно. Хотя, иногда удается и их ввести в заблуждение. Но очень, очень редко. Дети природы, что вы хотите.

      – А вот, скажем, чужие? От них вы можете спрятаться?

      Сан Саныч воззрился на Сержа с удивлением.

      – А вот это, знаешь ли, интересный вопрос. И я, честно говоря, не знаю, как на него ответить. Дело в том, что я прибыл сюда, на фронт, всего пару дней назад, и еще не успел… Но я обязательно это выясню, при первой же возможности. Очень хорошо, что подсказал. Очень хорошо.

      На небольшом столике с желтой, густо покрытой масляным лаком крышкой, где у стены в ряд выстроились несколько полевых телефонов, раздался резкий, как вскрик индюка, звонок. Присутствующие, все поголовно, даже Сан Саныч, вздрогнули и оглянулись на аппарат. Единственный вид связи, по полевому проводу, доступный в здешних условиях. Как в старые суровые времена. Да и тот не слишком надежен.

      – Да! – сорвал трубку с возбудившегося прибора Докучеев. – Что там у вас? Докладывайте! Я ему передам. Да!

      По мере того, как ротный слушал доклад, лицо его все больше мрачнело.

      – Ничего сами не предпринимайте! Ждите! – сказал он, наконец, отрывисто и, бросив трубку, обратился к Сержу. – Что там у тебя происходит? Какой-то боец застрял на нейтралке. Зачем его туда понесло, Воробья этого? Он что, не знает, что воробей не птица? Давай, разбирайся. Мигом!

      Глава 6. Сам погибай, а товарища выручай.

      Сплошной белый свет, а, значит, и боль, с ним связанная, в одночасье распался на фрагменты, участки и полосы. Сформированное таким образом пространство, было похоже на необъятный чертог, в ходе дальнейшей трансформации ссохшийся в объемах и превратившийся в обыкновенную больничную палату. Так ненавидимую им.

      Архитектурный каприз, фрактальная галлюцинация.

      – Я есть Бог. Для тебя, – услышал он голос.

      – Бог – как фамилия? – полюбопытствовал все же он, хотя разговаривать так не хотелось, хоть умирай. – Уйди, Бог. Проваливай! Я не звал тебя, Бог!

      – На то я и Бог, что прихожу сам, когда сие мне надобно.

      – Так что же тебе от меня надобно? Душу? Душу я не отдам. А так, бери что другое, за чем пришел, и проваливай!

      – Не могу я так просто уйти. А поговорить?

      – Что же ты за Бог такой, если не можешь сделать то, о чем тебя просят?

      – Но что-то я все же могу, правда? Я даже много чего могу.

      – Например? Что?

      – Ну, например, я могу облегчить твои страдания. И даже вовсе их прекратить могу. А могу сделать невыносимыми, и продлить их до бесконечности. Я все могу.

      – Страдания прекращены в связи со смертью страдальца, да?

      – Шутить